В прятки с отчаянием

AnnysJuly

А я смотрю на него и думаю, что ему все это безумно идет — купаться в реке, ходить босяком, лежать в траве, нежась и щурясь на солнце, ловко лазать по деревьям и быть таким свободным от всех правил и устоев нашего города. В нем столько храбрости, желания помочь, защитить, самоотверженности… Он станет бесстрашным, несомненно, если захочет — я уверенна, что ему все по силам. Но действительно ли Риз хочет этого сам? Камень, бесконечные тоннели, подводная река, полумрак Ямы — все это прекрасно и безумно дорого тем людям, кто там родился. Понравится ли ему? Ведь, по существу, это та же самая изоляция от бескрайнего простора застенья, которое так нравится Ризу.

А потом я ловлю себя на том, что сижу и улыбаюсь ему, показав язык в хулиганском детском жесте. Ах ты, черт! Ну и кто тут хочет казаться взрослой? Веду себя, как идиотка!

«Ты самая красивая девушка из всех, кого я видел!» — впечатывается мне прямо в сознание, не знаю как, но я скорее почувствовала это, а не услышала. Теплая патока заполняет все мое существо, и мне становится настолько хорошо, что хочется продлить эти мгновения.

Я только изумленно распахиваю шире глаза, открыв рот, но сказать ничего не получилось. Зачем он так? Я понимаю, что нравлюсь ему… Хотя, может быть, я себе слишком льщу. Вряд ли Риз был обделен женским вниманием, просто с его способностями узнавать чужие мыслеформы, во всех девушках не оставалось никакой загадки слишком быстро, в этом-то и весь интерес ко мне. От этой догадки мне становится как-то не по себе. Поддавшись порыву, мы можем навсегда потерять то, что нас связывает. А я не хочу этого терять. Все это неправильно. Мы не можем… я не могу. У меня есть Джай, который мне дорог и я ужасно по нему соскучилась… Печаль навалилась вдруг, глухая и безысходная. Ох, как же все это трудно и непонятно, и спросить не у кого совершенно!

— И несмотря на то что мне очень приятно, не надо мне этого… посылать, — отворачиваясь, проговорила я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.

— Чего? — он улыбается, и щемящее душу раздирающее чувство, само вытолкнуло слова просьбы.

— Ну вот этого… спасибо, конечно, но…

— Люси, я всего лишь показал, что думаю, разве это плохо?

— Нет, но… понимаешь, не надо нам… об этом говорить. Понимаешь, я…

— Я знаю, что у тебя есть парень, но как это может помешать мне думать, что ты красивая? Ты ведь это услышала?

— Значит, я угадала? — с надеждой предположила я, сообразив, что я его слышала ментально.

— Ну да, я… — он растерялся, а в глубине зрачков мелькнуло что-то, похожее на тоску. Мелькнуло и пропало.

— Ура! Я угадала! Я умею читать твои мысли!

— Нет, не читаешь, — поспешил он меня заверить. — Но слышишь и видишь то, что я хочу тебе послать. Как и я.

— Ладно, тогда покажи мне что-то такое, что я еще никогда не видела, — усложнила я задачу, укладываясь на спину.

— Хм… — Риз задумчиво потер подбородок, вроде бы и вовсе не собираясь реагировать на мою просьбу, а потом глаза с непривычки ослепило от яркого света огромной россыпи крупных звезд, просто целая бездна серебристых огоньков, тонко наслаивающаяся на угольно-черное полотно неба, растянутое над нами, насколько хватало глаз и это видение прекрасно. Волна дрожи горячей волной пробежала в каждую клеточку тела и осела где-то в груди, сжимая громко стучащее сердце в тесные кольца восторга.

— Я помню, — прошептала я, чуть не задохнувшись от перехвативших горло чувств, — так ты показывал мне, как выглядит космос. Это невероятно красиво, Риз.

— Да, — тихо пробормотал Риз, будто сдерживая волнение, пока я укутывалась в накидку до самого носа. — Ты говорила, что рисуешь странные картинки, а что именно, можешь показать?

— Ну, знаешь, вообще-то, для меня мои рисунки — не странные, а только для остальных. И я болезненно отношусь к подобной критике.

— Люси, я не хотел тебя обижать. Мне просто любопытно было бы посмотреть.

— Да знаю, знаю, — успокоила я его. Еще бы заколотившееся в груди свое сердце как-то успокоить… А если и Риз, как и остальные станет смеяться? Если не поймет? Почему-то, это стало очень важным для меня. — Вот что, когда мы доберемся до фракции, я покажу тебе свою мастерскую, ну… не мастерскую, конечно, а обычный чердак. Но там много света и есть где ото всех спрятаться. И сам все посмотришь, если захочешь.

— Захочу. Мне все интересно, что связано с тобой, — невозмутимо ответил Риз, глядя на то, как я зеваю в кулачок и удобнее устраиваюсь на лежбище. Несколько дней по застенью уже порядком вымотали меня и очень хочется спать. — Но, может быть, хотя бы последний свой рисунок покажешь?

Показать? Сделать вид, что не услышала? Куча сомнений за секунду пронеслась в голове — что если ему не понравится? Или возмутится, что я, вообще, его рисовала без спроса? Ну и что? Чего это я боюсь! Поддавшись бунтарскому порыву, воспроизведя в памяти последний набросок простым карандашом, я посылаю этот образ Ризу, осторожно прислушиваясь. Чувствуя его взгляд, глаза открыть было выше моих сил, как бы еще не покраснеть бессовестно.

«Ты видишь меня таким?»

«Нет, я видела тебя таким, пока не поняла, какой ты настоящий. И теперь точно знаю, каких деталей не хватает этому рисунку».

* *

Я открываю глаза и вижу только темноту… Непроглядную, пустую и гулкую, словно попала в страшно глубокий подвал, пахнущий пылью, сырой землей и… нагретой солнцем стали железнодорожного полотна. Мне мерещится нарастающий звук поезда откуда-то из сгустившейся черноты и тряска идущего состава. И страшно так, что позвоночник леденеет. Потому что я не знаю, где я, с кем и что со мной случилось. Кажется, рядом кто-то есть, но напрасно верчу головой, куда ни повернись — только темнота.

Оглушающий взрыв внезапно разрывает темноту в клочья, освещая огненными сполохами покореженный вагон… Я сижу на грязном полу, вцепившись руками в болтающийся поручень, а вокруг меня мечутся люди в окровавленной форме Бесстрашия… Я же знаю их, должна знать, но лиц различить не могу, они смотрят все в другую сторону. Горящий состав подбрасывает, мотает из стороны в сторону так, что люди начинают заваливаться на пол. Стальные борта гнет со страшным скрежетом, стекла звонкой крошкой разлетаются по всему салону, а меня тащит в зияющую пустотой дыру… Нужно перехватиться хоть за что-то, но ладони скользкие и пальцы совершенно непослушные. Мне хочется крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь во всю силу легких, но ужас сковывает все тело и с губ срывается лишь тихий протяжный звук, похожий на всхлип. В какой-то момент один из бесстрашных оборачивается ко мне, но вместо лица у него, какая-то колеблющаяся белая дымка, а я тяну к нему свою руку, тянусь, кольцо разбушевавшегося пламени вокруг неспешно тает, но липкая темень пустоты, так сильно пахнущую сырой землей все ближе и ближе.

— Помоги мне! — зову я в отчаянии. Да черт их дери! Почему они просто смотрят? Что происходит?

— Ты больше не одна из нас, — слышится в ответ слабый шепот с примесью горечи. — Люси, ты предала нас!

Этот голос такой знакомый, но я не могу никак понять, кому он принадлежит и внутри словно что-то обрывается от беспомощности и отчаяния. Человек приближается ко мне, не обращая никакого внимания ни на зверскую тряску вагона, ни на огонь, ни на смятые и висящие куски закопченного железа, и за ним плотно стягиваются остальные фигуры, безучастно переступая через мертвые обезображенные взрывом тела. Что они делают? Почему я не вижу их лиц? Пальцы заледенели от страха, в горле першит от запаха паленых проводов, ядовитой гари и глаза слезятся. Но я не могу отвести их от обступающих меня фигур в черных одеждах. Толчок чужих рук, такой сильный, что я отцепляю пальцы от погнутого поручня и меня выталкивает в ту жуткую темноту дыры. В ней так холодно, невозможно холодно… как в могиле.