В прятки с отчаянием
Шрифт:
— Тогда давай спускаться и убираться отсюда, поищем место для привала.
Вечерний сумрак в тени деревьев стал густым и пройдя немного вдоль кромки леса, мы вышли на открытую местность, обходя кочевников стороной. Тишина вокруг стояла изумительная. Только где-то неподалеку в траве стрекотали букашки. Последние лучи уходящего солнца окрашивало небо в мягкие оттенки розового и сиреневого, скоро совсем стемнеет, и Риз, то и дело оборачивался, если я начинала отставать, словно проверял: не потерялась ли? Меня возмутило, что он так возится со мной, как с малявкой — ведь объясняла же сто раз — вопреки здравому смыслу раздражаюсь я, и в то же время, это было очень уютно.
Конечно, далеко не сразу я смогла вот так запросто общаться с ним. Все, что он говорил было фантастично, нереально и не укладывалось в голове. Сначала я, обуреваемая самыми разными чувствами и эмоциями, предполагала, что открывшись ему, смогу что-то прояснить и понять, но вышло иначе, и вопросов только прибавилось. Он назвал себя — Дей Идрис, а не Риз… для чего он скрывал свое настоящее имя? Почему он так удивился тому, что я его не только не знаю, но и не помню? И что я должна была помнить… Откуда ему известно мое детское прозвище?
Пока я после перевязки в гроте, ошарашенно пыталась прийти в себя, борясь с возникшим желанием сбежать, раздосадованная тем, что узнав мои имя и фамилию, мужчина смотрел на меня то ли растерянностью, то ли разочарованием, словно он зарубил жуткого дракона и теперь, вместо долгожданной принцессы, ему подложили свинью… Это было странно и почему-то неприятно, словно я в чем-то виновата. Я совсем запуталась! В душе надрывно ныло какое-то странное чувство, потому что его слова задели старую занозу, которая вновь засаднила. Риз был убежден, что я должна что-то вспомнить. Его вспомнить. Но я никогда раньше не встречала этого человека!
А что, если он просто втирался в доверие, чтобы проникнуть в город и иметь возможность напакостить изнутри, прикрываясь необходимостью встретиться со мной и лидерами, а теперь изворачивался? Где гарантии, что он не врет? Не было никаких гарантий. А потом признался, что он — безупречный! Такого я не ожидала. Ноющее мерзкое ощущение предательства заползло под ребра, скрутилось там и стало хозяйничать, вплетаясь внутрь, окутывая отчаянием и какой-то обреченной беспомощностью.
Слишком уж неожиданно всё вышло. Ведь я почти доверяла ему, чужаку, потому что так подсказывало мне сердце. Я видела в нем хорошего человека, а не преступника и уж тем более не врага. Подспудные ощущения благородства и нежелания нам зла, сложившееся о нем, не давали мне отмести своих сомнений, но надо было попытаться поговорить и во всем разобраться. Нельзя было рубить сплеча и обвинять его во всех грехах, хотя бы потому, что Риз не раз спасал мою жизнь.
А потом я вспомнила нашу встречу, и то, что он вывез меня к бесстрашным, подставившись под пулю. Как защищал от стервятников, а я во сне прижималась к нему, ища поддержки и защиты… И как вел меня по расселинам, крепко держа за ладошку, а я, затаив дыхание изо всех сил делала вид, что не замечаю обращенных на меня заинтересованных взглядов. А потом к нему кинулась Тания, обнимала, и так смотрела на него, надеясь на взаимность, что у меня снова в груди завернулся колючий комок, а он обрадовался ей и своим родным.
Несмотря на то что он безупречный, те люди дороги Ризу, они — его семья, и он, осознавая возможную опасность навредить не только им, но и всему поселению, привел туда меня. Это что-то да значит. Это для меня многое значит. Риз мне доверился. И уводил потом преследователей, рискуя своей жизнью и свободой, спасая меня от насилия. А вернувшись, вновь, не позволил никому причинить мне вреда. Поэтому он, как никто заслуживал шанса, попытаться все объяснить.
Правда о моем детстве, способностях и о самом Ризе, такая ожидаемая и, в то же время внезапно открывшаяся, сперва напугала не на шутку. Но чем больше он рассказывал, тем спокойнее мне становилось, потому что я, наконец, с его помощью обретала себя, учась обращаться со своим даром. Конечно, все это так загадочно, не поддается никаким объяснениям и мы не такие, как все, но ведь в жизни ничего не происходит просто так. Встретившись через двенадцать лет, уже не детьми, я и подумать не могла, что почувствую ту связь, соединяющую нас, как раньше. И верю ему, абсолютно всем своим существом.
Нам снова грозит опасность. Безупречные не оставляют своих планов, стереть людей с лица земли… Близится война. Думать об этом было больно. Не думать — невозможно. Сердце плясало за ребрами как сумасшедшее. Хотелось проснуться и осознать, что все происходящее лишь дурной сон. Двенадцать лет… Двенадцать лет спокойной жизни — и кошмар снова повторяется. Нам нужно как можно скорее добраться до фракции и все рассказать отцу, он поверит мне, выслушает Риза, и бесстрашные не сидели все эти годы сложа руки, мы сможем принять необходимые меры, до начала военных действий, иначе… Неспокойно на душе, ой, как неспокойно. Нет, к черту все это, к черту! Не думать о плохом. Не раздирать себе душу от отчаяния. Сейчас необходимо думать о том, как безопасно вернуться в город.
Дей
За последующие пару дней, мы с Люси неплохо продвинулись и в плане продвижения к стене, и в плане ее воспоминаний. Она все больше открывает для себя тонкостей обращения со своими способностями, расспрашивает меня о моем прошлом и о том, как лучше управлять своим даром, а я все больше тону в ее необыкновенных глазах, понимая, что я не должен этого делать…
— А почему я тебя не слышу? — спрашивает Люси, поигрывая травинкой, когда мы присели отдохнуть после шести часов непрерывной ходьбы вдоль реки. — Ты от меня закрываешься? Или от всех вообще?
— У меня это получается независимо от меня. Нас ставить блоки и абстрагироваться учат с рождения, иначе можно сойти с ума. Я на самом деле не знаю точно, как это происходит, наверное, также, как и говорить, общаться учат ребенка. Сначала речь для малыша — это всего лишь шум, который потом обретает свои образы и смысл заключенный в словах… Ты умела «сканировать» так же, как и ребенок умеет говорить к трем годам, его речь может быть не очень правильная, но понятная, в том числе и для него… Если ты вспомнишь, как именно ты управляла своим даром, ты тоже будешь делать это автоматически.
— Для меня сейчас все это пока темный лес… Риз… А тебе страшно было решиться уйти от… своих?
— Не особенно. Я помню своего отца очень смутно, все мое детство со мной был учитель, он воспитывал меня в духе нашего клана, но я никогда не был за то, чтобы использовать «примитивных» в своих целях, как подопытных животных. Я и мои родные всегда считали, что люди, выжившие на планете достойны большего, что надо им помочь, а не устраивать тут… поле для экспериментов…
— Это настоящий бесстрашный поступок на самом деле! — как и всегда эмоционально, сообщает мне Люси. Каждый раз, когда я смотрю на нее, во мне возникает желание... прикоснуться к ней, и честно говоря, никогда мне не было так тяжело бороться с собой, как сейчас.