В прятки с отчаянием
Шрифт:
Перед мысленным взором, точно по заказу, возникла крупная фигура, нервно отмахивающаяся от всех руками, когда злится и не находит себе места. Ругает последними словами, думает, что предупреждал… Пусть ругает как хочет, только… А что только? Простит? За что? Уже есть за что прощать? Серьезно? Какое-то отчетливое ощущение вины затерзало в глубине души. Твою мать, как же все сложно, я совсем запуталась. Вот совсем, хоть на стенку лезь и царапай ее ногтями… Он же меня ищет, беспокоится, с ума сходит, а я… Почему я чувствую за собой вину, если ничего такого не сделала? Или сделала?
Я же видела, как Риз смотрел на меня и позолота в ореховых глазах темнела, чувствовала, как этот взгляд скользил по моему лицу, разглядывал мои губы, и сердце его стучало как сумасшедшее, а я всё ещё
Джай сказал, что любит меня, всячески давал понять, что отношение его ко мне серьезно и он хочет продолжения, но хочу ли этого я? Мне с ним хорошо, это даже не обсуждается, но готова ли я ответить ему взаимностью в том объеме, которого он ждет? И чего он ждет? Изменился ли он за тот год, пока наши отношения колебались и были такими неоднозначными? Может так оказаться, что мое влечение к Ризу, это всего лишь попытка проверить на прочность наши с Джаем чувства, или это правда некое взаимное притяжение, сформировавшееся… даже не сейчас, а когда-то давно… Ничего не знаю, я запуталась и мне… очень больно от всего этого, особенно каждый раз, когда я вижу устремленный на меня темно-золотистый взгляд, окутывающий нежностью и потаенным, тщательно сдерживаемым желанием, что смотреть в это пронзительное позолото, заглядывающее в самую душу, дальше всё тревожнее, иногда не в силах ни опустить свой взгляд, ни отвести, ни сморгнуть.
Риз настолько сильно отличается от мужчин Бесстрашия, что у меня дыхание перехватывает. Он никогда не посмеет брать силой то, что хочет, он будет добиваться взаимности, опекать, заботиться и лелеять, вот только, почему раньше меня это так раздражало, а теперь кажется чуть ли… не милым. От всех этих мыслей и чувств голова идет кругом, словно я вдохнула слишком резко какой-то незнакомый, пряный аромат. Мне совсем не хочется поощрять Риза ни на что, но в глубине души, как же приятно слышать именно от него ласковые слова, чувствовать его горячие, трепетные прикосновения, так непохожие на те, грубые и резкие, к которым привыкла… Вызывать, а потом любоваться на его губы растянутые в открытой, бесконечно обаятельной улыбке и замечать складочку между бровями, когда он хмурится, если подозревает, что я подшучиваю над ним, и ощущать что-то такое прекрасное и пугающее одновременно, душераздирающее…
Но не могу я так, просто не могу! Джай мне дорог, и последняя ночь в Бесстрашии, явный признак того, что наши отношения еще не закончены, и в новые я не готова окунуться как в омут с головой, тем более с мужчиной, которого я встретила совсем недавно, пусть бы даже и общалась с ним когда-то… Неправильно, что все происходит так быстро, неожиданно, фантастично и принять это сложно. Сердце раскалывалось на куски. Дышать было все труднее. Это невыразимо неправильно. Вот только держать себя в руках и сопротивляться становится все тяжелее и мне охота немедленно провалиться сквозь землю от стыда за такие, отнюдь, недружеские мысли. Но разве сердцу можно приказать не рваться к нему?
А оно рвалось, тянулось, что усилием воли приходилось заставлять себя благоразумно отводить в сторону взгляд, особенно то и дело возвращающийся к купающемуся Ризу взгляд и с удовольствием любоваться подтянутым, мускулистым мужским телом. Да, я еще и подглядывала! Я как-то не сразу осознала, что у меня ёкнуло где-то под ложечкой, сердце ухнуло куда-то вниз, выбивая ускоренный ритм, и пальчики отчаянно заплясали. Черт подери, да он меня волнует как мужчина! Осознание открывшейся истины, отправило меня в замешательство, которое спадает, оставляя ощущение неловкости в тот самый момент, когда я вспоминаю его слова. «Ты просто бесконечно прекрасна». Признание прозвучало настолько неожиданно. Теплая волна прокатилась по коже, сжала сердце, перехватила дыхание. Услышать такое от него, после всего… было необычайно приятно, это заставляло смущаться так, что мои щеки горели огнем и, в то же время приносило саднящую боль, которой не было, кажется, ни конца ни края.
— Вот все тебе скажи, встретишься с ними, сам узнаешь, — провально попыталась отшутиться я, задрав подбородок еще выше, чем обычно, потому как такие разговоры, мне совсем не нравились и были опасны.
Да и представляю себе грозные лица братьев и отца, когда они не только увидят возле меня незнакомого мужчину, а еще и узнают, что все это время он был рядом. Мда, тут и никаким даром сканирования обладать не нужно, и так знаю, что первым делом они подумают. Ну и пусть думают, что хотят, лишь бы скорее вернуться и увидеть их. Они примут его, узнав о том, что Риз меня спасал и помогал. Им придется… до этого момента сдерживаемые эмоции разом прорвались, губы предательски дрогнули, глаза стремительно наполнились влагой. И я с ужасом поняла, что расплачусь сейчас от усталости, от тоски, от чувства вины перед родными за свои выкрутасы, от вымотавшего душу волнения и закрутившемуся внутри меня целому клубку сомнений, что распутать так сложно. От накатившегося бессилия, оттого, что хочу домой. Еще один болезненный удар в сердце… Босые ноги заледенели от мокрой травы, а плечи передергивает вечерним ознобом, что я быстро стала заворачиваться в сухую одежду, в которой способна потеряться, лишь бы отвлечься и не разрыдаться.
— Это настолько сложный вопрос, что ты не можешь на него ответить? — я оборачиваюсь на голос, Риз стоит ко мне спиной, делая вид, что приглядывает за окрестностями.
— Дело не в этом, просто я по ним скучаю. Особенно по Алексу. Он служит на воздушном полигоне и мы редко видимся, в основном по видеосвязи, потому что у него семья, у него Лекси и дети.
— Хорошо, я понял, тогда расскажи мне что-нибудь о себе, чего я не знаю?
— Давай попробуем образно, — хитро сощурившись, предлагаю я. Воспрянувшая духом решимость, запереть свое сердце на кучу хитровымудренных замков, от так и взламывающего их мужчины, снова начала сдуваться. — Мысли мы друг друга читать не можем, а вот общаться посредством образов, посылая их как сообщения, можно поучиться, ведь так мы раньше и общались.
Риз с готовностью соглашается, завалившись на устроенную у костра подложку с самого края, джентльменски предоставив мне побольше места, куда я и прыгаю, кутаясь в его рубашку. Так, а что он обо мне может не знать? Скосив на него, с любопытством ожидающего, глаза, я только фыркаю. Вот так вот тебе, майся, что не всех можешь прочесть! У него становится такое умилительное лицо, когда он растерян и прикрывает глазища ресницами, такими длинными и густыми, как ненастоящими, что мне хочется против воли вредничать и озорничать, только бы не демонстрировать ему своих переживаний. Подложив себе под голову руку, Риз чуть ли не сердито сопит, подглядывая за мной из-под ресниц, пока я гадаю, чем бы его ошарашить и, вызвав в памяти одну дерзкую картинку, послала ему мысленно раза с пятого, сквозь туго закручивающийся вихрь пространства. Доли секунд, секунда, Риз медленно поднимает бровь вверх в вопросительном жесте, приоткрыв один глаз. В отблеске костра блестящая радужка отливает в медный цвет.
— У тебя язык проколот? — кажется, удивлению мужчины нет предела. Неужели раньше не заметил?
— Ну да, а что тут такого?
— Никогда раньше не видел, чтобы так делали!
— У нас многие так делают, для красоты, ну и просто…
— Покажешь?
— Зачем? — с вновь возникшим подозрением, надо сказать, я растерялась. Зрачки его сузились, золотистая радужка заблестела темнее. Я даже голову набок склонила, внимательно изучая его.
— Интересно…
Быстро сев, поджав под себя босые ноги, он с искренним любопытством смотрит так, что у меня ком в горле скручивается. Ни проглотить, ни выплюнуть. С небритостью на щеках, он кажется гораздо старше, чем есть, но в душе совсем еще мальчишка, что провел все свое детство в искусственной изоляции станции, приходящий в невероятный восторг от солнца, ветра и обычного дождя.