В прятки с отчаянием
Шрифт:
Перед мысленным взором, точно по заказу, возникла крупная фигура, нервно отмахивающаяся от всех руками, когда злится и не находит себе места. Ругает последними словами, думает, что предупреждал… Пусть ругает как хочет, только… А что только? Простит? За что? Уже есть за что прощать? Серьезно? Какое-то отчетливое ощущение вины затерзало в глубине души. Твою мать, как же все сложно, я совсем запуталась. Вот совсем, хоть на стенку лезь и царапай ее ногтями… Он же меня ищет, беспокоится, с ума сходит, а я… Почему я чувствую за собой вину, если ничего такого не сделала? Или сделала?
Я же видела, как Риз смотрел на меня и позолота в ореховых глазах темнела, чувствовала, как этот взгляд скользил по моему лицу, разглядывал мои губы, и сердце его стучало как сумасшедшее, а я всё ещё
Джай сказал, что любит меня, всячески давал понять, что отношение его ко мне серьезно и он хочет продолжения, но хочу ли этого я? Мне с ним хорошо, это даже не обсуждается, но готова ли я ответить ему взаимностью в том объеме, которого он ждет? И чего он ждет? Изменился ли он за тот год, пока наши отношения колебались и были такими неоднозначными? Может так оказаться, что мое влечение к Ризу, это всего лишь попытка проверить на прочность наши с Джаем чувства, или это правда некое взаимное притяжение, сформировавшееся… даже не сейчас, а когда-то давно… Ничего не знаю, я запуталась и мне… очень больно от всего этого, особенно каждый раз, когда я вижу устремленный на меня темно-золотистый взгляд, окутывающий нежностью и потаенным, тщательно сдерживаемым желанием, что смотреть в это пронзительное позолото, заглядывающее в самую душу, дальше всё тревожнее, иногда не в силах ни опустить свой взгляд, ни отвести, ни сморгнуть.
Риз настолько сильно отличается от мужчин Бесстрашия, что у меня дыхание перехватывает. Он никогда не посмеет брать силой то, что хочет, он будет добиваться взаимности, опекать, заботиться и лелеять, вот только, почему раньше меня это так раздражало, а теперь кажется чуть ли… не милым. От всех этих мыслей и чувств голова идет кругом, словно я вдохнула слишком резко какой-то незнакомый, пряный аромат. Мне совсем не хочется поощрять Риза ни на что, но в глубине души, как же приятно слышать именно от него ласковые слова, чувствовать его горячие, трепетные прикосновения, так непохожие на те, грубые и резкие, к которым привыкла… Вызывать, а потом любоваться на его губы растянутые в открытой, бесконечно обаятельной улыбке и замечать складочку между бровями, когда он хмурится, если подозревает, что я подшучиваю над ним, и ощущать что-то такое прекрасное и пугающее одновременно, душераздирающее…
Но не могу я так, просто не могу! Джай мне дорог, и последняя ночь в Бесстрашии, явный признак того, что наши отношения еще не закончены, и в новые я не готова окунуться как в омут с головой, тем более с мужчиной, которого я встретила совсем недавно, пусть бы даже и общалась с ним когда-то… Неправильно, что все происходит так быстро, неожиданно, фантастично и принять это сложно. Сердце раскалывалось на куски. Дышать было все труднее. Это невыразимо неправильно. Вот только держать себя в руках и сопротивляться становится все тяжелее и мне охота немедленно провалиться сквозь землю от стыда за такие, отнюдь, недружеские мысли. Но разве сердцу можно приказать не рваться к нему?
А оно рвалось, тянулось, что усилием воли приходилось заставлять себя благоразумно отводить в сторону взгляд, особенно то и дело возвращающийся к купающемуся Ризу взгляд и с удовольствием любоваться подтянутым, мускулистым мужским телом. Да, я еще и подглядывала! Я как-то не сразу осознала, что у меня ёкнуло где-то под ложечкой, сердце ухнуло куда-то вниз, выбивая ускоренный ритм, и пальчики отчаянно заплясали. Черт подери, да он меня волнует как мужчина! Осознание открывшейся истины, отправило меня в замешательство, которое спадает, оставляя ощущение неловкости в тот самый момент, когда я вспоминаю его слова. «Ты просто бесконечно прекрасна». Признание прозвучало настолько неожиданно. Теплая волна прокатилась
— Вот все тебе скажи, встретишься с ними, сам узнаешь, — провально попыталась отшутиться я, задрав подбородок еще выше, чем обычно, потому как такие разговоры, мне совсем не нравились и были опасны.
Да и представляю себе грозные лица братьев и отца, когда они не только увидят возле меня незнакомого мужчину, а еще и узнают, что все это время он был рядом. Мда, тут и никаким даром сканирования обладать не нужно, и так знаю, что первым делом они подумают. Ну и пусть думают, что хотят, лишь бы скорее вернуться и увидеть их. Они примут его, узнав о том, что Риз меня спасал и помогал. Им придется… до этого момента сдерживаемые эмоции разом прорвались, губы предательски дрогнули, глаза стремительно наполнились влагой. И я с ужасом поняла, что расплачусь сейчас от усталости, от тоски, от чувства вины перед родными за свои выкрутасы, от вымотавшего душу волнения и закрутившемуся внутри меня целому клубку сомнений, что распутать так сложно. От накатившегося бессилия, оттого, что хочу домой. Еще один болезненный удар в сердце… Босые ноги заледенели от мокрой травы, а плечи передергивает вечерним ознобом, что я быстро стала заворачиваться в сухую одежду, в которой способна потеряться, лишь бы отвлечься и не разрыдаться.
— Это настолько сложный вопрос, что ты не можешь на него ответить? — я оборачиваюсь на голос, Риз стоит ко мне спиной, делая вид, что приглядывает за окрестностями.
— Дело не в этом, просто я по ним скучаю. Особенно по Алексу. Он служит на воздушном полигоне и мы редко видимся, в основном по видеосвязи, потому что у него семья, у него Лекси и дети.
— Хорошо, я понял, тогда расскажи мне что-нибудь о себе, чего я не знаю?
— Давай попробуем образно, — хитро сощурившись, предлагаю я. Воспрянувшая духом решимость, запереть свое сердце на кучу хитровымудренных замков, от так и взламывающего их мужчины, снова начала сдуваться. — Мысли мы друг друга читать не можем, а вот общаться посредством образов, посылая их как сообщения, можно поучиться, ведь так мы раньше и общались.
Риз с готовностью соглашается, завалившись на устроенную у костра подложку с самого края, джентльменски предоставив мне побольше места, куда я и прыгаю, кутаясь в его рубашку. Так, а что он обо мне может не знать? Скосив на него, с любопытством ожидающего, глаза, я только фыркаю. Вот так вот тебе, майся, что не всех можешь прочесть! У него становится такое умилительное лицо, когда он растерян и прикрывает глазища ресницами, такими длинными и густыми, как ненастоящими, что мне хочется против воли вредничать и озорничать, только бы не демонстрировать ему своих переживаний. Подложив себе под голову руку, Риз чуть ли не сердито сопит, подглядывая за мной из-под ресниц, пока я гадаю, чем бы его ошарашить и, вызвав в памяти одну дерзкую картинку, послала ему мысленно раза с пятого, сквозь туго закручивающийся вихрь пространства. Доли секунд, секунда, Риз медленно поднимает бровь вверх в вопросительном жесте, приоткрыв один глаз. В отблеске костра блестящая радужка отливает в медный цвет.
— У тебя язык проколот? — кажется, удивлению мужчины нет предела. Неужели раньше не заметил?
— Ну да, а что тут такого?
— Никогда раньше не видел, чтобы так делали!
— У нас многие так делают, для красоты, ну и просто…
— Покажешь?
— Зачем? — с вновь возникшим подозрением, надо сказать, я растерялась. Зрачки его сузились, золотистая радужка заблестела темнее. Я даже голову набок склонила, внимательно изучая его.
— Интересно…
Быстро сев, поджав под себя босые ноги, он с искренним любопытством смотрит так, что у меня ком в горле скручивается. Ни проглотить, ни выплюнуть. С небритостью на щеках, он кажется гораздо старше, чем есть, но в душе совсем еще мальчишка, что провел все свое детство в искусственной изоляции станции, приходящий в невероятный восторг от солнца, ветра и обычного дождя.