В пылающем небе
Шрифт:
В полковом госпитале я пробыл меньше недели. В дни штурма Выборга был уже в небе. Штурм начался в ночь на 11 марта 1940 года. 12 марта город был взят советскими войсками. В тот же день в Москве был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. [38]
Военные действия прекратились в полдень 13 марта. Было очень обидно: за несколько часов до их окончания два летчика моего звена получили ранения. Николай Романов был ранен в ноги, а Переверзенцев в руку… Дмитрий нормально посадил самолет на аэродроме, вылез из него и стал снимать перчатки. И только тогда увидел: на левой руке нет большого
– Ты же ранен, Переверзенцев! Иди скорее в санчасть, - предложил кто-то из товарищей.
Дмитрий вынул из перчатки оторванный палец, посмотрел на него и удивительно спокойно ответил:
– Прирастет.
Нет, нельзя было не удивляться самообладанию моих боевых товарищей. Волю они проявляли и в большом, и в малом.
* * *
Вскоре мы распрощались со снегами Карелии. Нашу эскадрилью перебросили на Украину, в город Умань. Там на базе эскадрильи Гейбо формировался 92-й истребительный авиационный полк. В часть стали прибывать летчики из разных мест. Некоторые из них получили боевой опыт в Китае. Меня назначили заместителем командира эскадрильи.
По- прежнему призывно звучали сигналы тревоги на рассвете. И летный состав молодого полка спешил к своим машинам. И взмывали вверх наши «Чайки». Но вели теперь они учебные бои.
Создание нового боевого коллектива проходило быстро, как будто мы давно знали друг друга. Думается, что этому процессу во многом способствовали боевой опыт летчиков, воевавших на Халхин-Голе и на Карельском перешейке, скромность и простота их при работе с новым пополнением. К сожалению, новый командир [39] полка, летчик опытный, подрастерял эти качества. Награда за участие в национально-революционной войне испанского народа и внеочередные звания несколько вскружили голову человеку. От своих подчиненных вне занятий он держался обособленно.
Летом и осенью 1940 года мы дважды перебазировались. В августе, сопровождая наши войска при воссоединении Бессарабии с Советским Союзом, мы располагались на аэродроме в Бельцах, в ноябре нашим местопребыванием стал небольшой городок Броды на Западной Украине.
22 июня 1941 года
Пассажирский поезд, покачиваясь на стрелках и лязгая буферами, медленно подползал к перрону железнодорожной станции Дубно. Отъезжающие (в основном украинцы и поляки), оживленно разговаривая, стали торопливо готовиться к посадке в вагоны.
Борис Соломатин, Евгений Петров и я, привлекавшие внимание пассажиров своей летной формой и орденами на гимнастерках, направились в голову поезда.
– Садимся в первый?
– весело обратился ко мне Петров.
– Да, быстрее доедем, - в унисон ему ответил я.
Вагон был переполнен, свободных мест не оказалось, и проводник провел нас в служебное купе.
– Уф-ф! Ну и денек, - грузно опускаясь на скамейку, проговорил Евгений.
– Жарко. То ли дело в небесах.
– А тебе бы все летать да летать, - усаживаясь рядом, вступил в разговор Соломатин.
– Скажи спасибо,
Я сел напротив них и, не обращая внимание на начавшуюся товарищескую пикировку, подумал: чем-то похожи они друг на друга. Соломатин старше, рассудительнее и серьезнее Петрова. Женя полон еще мальчишеского задора, от которого всегда весело на душе. И все-таки похожи. Взгляд мой задержался на голубых петличках их летной формы с крылатой эмблемкой. В разное время и разными путями пришли они в авиацию, но любовь к своему делу у них одинакова: крепкая, верная. Вот что роднит их. Да и меня с ними…
Тук - счастье… так - счастье… тук - счастье… Эхом отдается стук колес поезда. Я мало-помалу начинаю улавливать смысл разговора друзей, которые горячо философствуют о жизни.
– Да и любовь к женщине - это далеко еще не все, что нужно для счастья, - убежденно говорит Соломатин.
– Ох ты, мамочка родная, а я уже влюбился!
– выпаливает Петров.
– Ай-ай-ай, какая оплошность! Хотя бывает, правда, в жизни и хуже, - включаюсь в разговор и я.
– Да нет, ребята, серьезно. Я сейчас так счастлив, так счастлив! Мы со Светочкой уже договорились создать семью.
Лицо лейтенанта расплылось в такой детской улыбке, что мы не выдержали и рассмеялись.
– Вот вы ржете, - обиделся Евгений, - а мне не до смеха. Мы уже решили, что в отпуске зарегистрируемся в ЗАГСе, но на душе заковыка. Что-то уж часто стали поговаривать о войне. Представьте себе, что слухи имеют под собой почву. Что тогда?
Соломатин пристально взглянул на друга.
– Да, время тревожное, что и говорить.
– Вот. А мы со Светой…
Петров, не зная, что еще сказать, рассеянно вертел шлемофон в руках. [41]
– Конечно, вряд ли фашисты оставят нас в покое, но мы не должны поддаваться на провокации, - заключил Соломатин.
Стремление избегать провокации закрепилось у нас после инцидента с немецким самолетом. Дежурное звено полка перехватило немецкий разведывательный самолет. На предупреждающие сигналы он не ответил, и старший лейтенант Алексеев открыл огонь, подбил нарушителя границы, вынудив его приземлиться. По этому поводу в полку долго работала комиссия из штаба округа. Затем до нас довели новую инструкцию по действиям дежурных истребителей при перехвате иностранных самолетов. Она предписывала летчикам при сближении с такими самолетами над нашей территорией предупреждать их о нарушении границы эволюциями своего самолета и показывать им курс за границу. Применять оружие разрешалось только по команде вышестоящего начальства.
Инцидент с грубым нарушением нашей границы произошел в мае 1941 года. К тому времени наш 92-й полк был передан в подчинение дивизии генерал-майора авиации Шевченко. Она состояла из двух бомбардировочных полков и нашего, истребительного, которым стал командовать майор Семен Павлович Ячменев - невысокого роста, крепкого телосложения, неторопливый в движениях и суждениях, уважительный к подчиненным летчик-дальневосточник. С его приходом учебные занятия стали более целенаправленными, повысился деловой настрой штаба и обслуживающих подразделений.