В садах чудес
Шрифт:
Свободный гражданин Филиппос почтительно кланялся нам, а дочь его не сводила с Марйеба глаз, так и горевших восхищением.
Не знаю, как выглядит этот город сейчас, но в наше время Атина была бедным маленьким городком. В сравнении с великолепием острова, прозванного Домом Чародея, этот городок казался просто жалким и нищим. Управлялся город Атина не царем, не фараоном или правителем, которому власть даруют боги, но выборными лицами, которых взрослые мужчины периодически избирают или смещают нестройными криками, зовущимися у них голосованием. Собравшись на площади под названием Агора, мужчины — горожане принимаются громко кричать, вскидывая кверху руки. При таких условиях правят городом, разумеется, люди безумно тщеславные и властолюбивые. Тогдашний выборный правитель пожелал познакомиться с Марйебом. Это оказался нестарый еще человек с короткими кудрявыми волосами и кудрявой же короткой бородой. Он много рассуждал о благе свободных горожан и вообще о свободе. Тем не менее, в городе были рабы и неполноправные граждане. Вероятно, их не касались проблемы свободы. У нас на острове не было рабов и никто не рассуждал о свободе. Как звали этого поборника народных благ и свобод я не запомнил.
Мы побывали на холме, где были воздвигнуты храмы греков. Холм назывался Акрополь, а главный храм — Партенион, от слова «партенис» — «дева». Греки поклонялись девственной богине Атине. Они изображали ее в виде рослой девушки в шлеме и с копьем в руке. Статуи их были грубоваты и далеко не так красивы, как египетские. На том же холме мы посетили и другие храмы. Греки, как и мы, поклонялись многим богам. Нас учили с детства, что и чужих богов надо чтить, потому мы поклонились греческим богам и сделали подношения храмам.
Марйеб побеседовал с местными жрецами, в том числе и с той жрицей, у которой училась искусству прорицания дочь Филиппоса. Кое-что они, конечно, знали, но познания их были грубы, скудны и обрывочны. Марйеб мог бы их поучить, но не стал этого делать.
Мы много бродили по окрестностям и даже охотились на кабанов. Такого изобилия растений, как у нас, здесь не было, но все же в здешней природе было свое обаяние, она словно бы призывала человека: «Трудись, украшай меня, возделывай».
Можно было бы уже пуститься в обратный путь. Но мой друг медлил. И причиной тому была дочь гончара Филиппоса — Атина. Как я уже сказал, одна из скучных истин заключается в том, что человек — существо противоречивое. Наделенный многими дарованиями Марйеб сосредоточен был только на удовлетворении своих прихотей. Порою, как в случае с его изобретениями, это приносило пользу окружающим, но чаще всего, конечно, нет. Единственно к чему стремился Марйеб в своей жизни, это получить удовольствие. Думаю, таким он и остался. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Дальше вы увидите, что у меня есть причины быть пристрастным и несправедливым по отношению к моему другу и господину.
Я считал, что нам следует продолжить путешествие, посмотреть острова, но Ми увлекся дочерью гончара и желал оставаться в городе. Отец девушки знал о ее связи с чужеземцем, но предпочитал смотреть на это сквозь пальцы. Марйеб устраивал дорогостоящие пирушки и прогулки по морю. Самолюбивая Атина уже видела себя женой богатого и знатного юноши. Ми много рассказывал ей о нашем острове, о своем отце, и она возмечтала о том, чтобы покинуть родной город, где была всего лишь дочерью бедного гончара, и сделаться в дальнейшем правительницей чудесного острова.
Но Марйеб вовсе не собирался исполнять ее мечты. Он признался мне, что Атина слишком необузданна и нетерпелива, да и не хочется ему жениться на ней. Я знал, что прежде, у нас на острове, Ми уже вступал несколько раз в любовную связь с замужними женщинами, но никто при этом не пострадал, ни он сам, ни его возлюбленные. Но теперь то, что он сделал, не могло назваться иначе, кроме как соблазнением девушки, и еще в чужом городе. Ми уверял меня, что Атина отдалась ему, уже не будучи девственницей, но я возражал, что он этого никому не докажет, и кто знает, какое наказание нас ожидает, если девушка поймет, что у Марйеба нет никаких серьезных намерений, и натравит на нас отца, а тот, в свою очередь, пожалуется властям. Кончилось все тем, что Марйеб просто спросил меня, что же ему делать. И я ответил, что нам остается лишь одно: тайно покинуть город.
Я спал в шатре, когда Марйеб разбудил меня и велел идти за ним.
— Ты не боишься, что нас заметят? — шепотом спросил я.
— Мы невидимы, — спокойно отвечал Ми.
Он небрежно махнул рукой. Я даже не успел заметить, как исчез наш роскошный шатер. Не таясь, мы прошли по ночным пустым улицам города. Вдруг Марйеб резко крутанулся на одной ноге, на пятке, широко раскинув руки. Я почувствовал, что теряю сознание от головокружения. Это состояние длилось лишь миг. Очнулся я на палубе нашего корабля. Тотчас гребцы налегли на весла, и вскоре корабль уже несся среди бескрайних легких волн, далеко от берегов.
Не стану лгать, будто Ми сразу же забыл о девушке или считал, будто не совершил ничего дурного. Напротив, он часто вспоминал о ней и стремился оправдать себя, говоря, что с такой необузданной и нетерпеливой женой он никогда не мог бы сладить. Я отделывался короткими фразами, выражая свое согласие. В конце концов он сказал, что был бы счастлив узнать, что Атина вышла замуж. Но, на мой взгляд, случилось то, что случилось, и теперь он мог как угодно оценивать свой поступок, ничего уже не могло измениться.
Мы продолжали наше плавание, посетили разные острова, побывали в государстве спартиатов и на большом острове под названием Крит. Но об этом я сейчас рассказывать не буду, иначе никогда не кончу.
— А жаль, что мы об этом не услышим, — грустно заметил Йенхаров. — Разве что сами когда-нибудь побываем там.
— Может быть, и побываете, — Бата усмехнулся. — Вы живые, вам путь не заказан, — он вздохнул и продолжил, — я помню, как мы плыли домой. Наш корабль замедлил ход и величественно бороздил воды Нила. Оба мы необычайно обрадовались, увидев родной остров. Мы едва успели сойти на берег, а наши родные уже узнали о нашем возвращении и собрались на берегу. Родители обнимали нас. Помню, что пришел и отец Ахуры. Он сказал, что моя невеста ждет меня и что вечером он устраивает пир в честь моего благополучного возвращения. Затем должен был последовать еще более роскошный пир во дворце Неферкептаха, отца Марйеба. Почему-то я с тревогой ожидал встречи с Ахурой. Я даже не запомнил, когда Марйеб снова превратил большой корабль в маленькую игрушку. Но он это сделал.
В доме отца Ахуры царила предпраздничная суматоха. Забили быка. Готовили жаркое, тушеное мясо, всевозможные соусы. На вертелах жарили гусей. Теснились кувшины с вином и пивом. Стояли корзины, полные ароматными плодами. В сосудах из пористой глины охлаждалась вода. Слуги доставали из шкафов золотые и серебряные кубки, алебастровые вазы, глиняную расписную посуду. В комнатах чистили, мыли, натирали мебель особым составом, чтобы придать дереву блеск. В саду подметали аллеи. Кто-то звал хозяина — пришли музыканты и надо было распорядиться о том, чтобы накормить их.
Но во всей этой веселой суете я ощущал нечто гнетущее. И не мог понять, почему. Я сидел в комнате Ахуры, рассказывал ей о диковинках греческой земли. Я привез в подарок ей выделываемые там ткани и украшения. Но оба мы ощущали какую-то необъяснимую скованность. «Должно быть, мы просто немного отвыкли друг от друга», — пытался я успокоить себя. Я чувствовал, что и Ахура пытается найти объяснение и пробует успокоить себя, придумывая разные обыденные причины.
На пиру было шумно и весело, звучали арфы, цитры, барабаны и флейты. Девушки танцевали. И Ахура танцевала…