В садах чудес

Ботонд Клари

Глава двадцать девятая

Бата

Размышления Сета Хамвеса были прерваны появлением Баты. Высокий худощавый Бата, быстро склоняясь и распрямляясь, принялся собирать игральные фигурки. Он сложил их в шкатулку, поставил столик, положил доску и на доску поставил шкатулку. Но, кажется, он не собирался уходить, и с добродушной усмешкой поглядывал на братьев.

— Ты отведешь нас в комнаты, где мы живем? — спросил Йенхаров.

— Идемте, — просто ответил Бата.

Они пустились в обратный путь. Снова очутившись в уже обжитых за несколько дней комнатах, братья почувствовали себя защищенными и спокойными. Это было что-то вроде дома. Стол был накрыт и им захотелось утолить внезапно давший знать о себе голод. Не хотелось отпускать Бату. Хотелось, чтобы еще остался здесь, чтобы возникла иллюзия общения, легкого и приятного, общения с чужим, сторонним человеком. Кроме того, братья чувствовали, что Бата может им рассказать что-то для них интересное и даже важное.

— Ты мог бы разделить с нами трапезу? — спросил Сет Хамвес.

Бата поблагодарил и занял место за столом. Все трое, не спеша, принялись за еду.

— А Марйеб, твой господин, знает, что ты сейчас с нами? — полюбопытствовал Йенхаров.

— Ему все равно, — улыбнулся Бата.

— Но если он вдруг захочет, он может узнать, где ты и услышать, о чем ты говоришь? — не отставал Хари.

— Марйеб — не соглядатай! — Бата покачал головой с видом превосходства. — Я не знаю, что наговорил вам старик о нем, но я знаю Марйеба с детства. Вы, конечно, полагаете, будто Марйеб захотел владеть свитком Познания из тщеславия и сейчас не желает отдавать вам свиток из каприза. Но это не так. Если вы хотите, я расскажу вам о Марйебе. Думаю, вы хотите. Я расскажу вам о нем по своей воле, не думайте, что это хитрость, ловушка.

— Вся эта история со свитком произошла из-за той женщины, чей голос мы слышали, для которой Марйеб играл и пел? — Йенхаров положил локти на стол и подпер щеку рукой.

— Мне трудно будет говорить с вами, — начал Бата, помолчав немного. — Там, где положено чувствовать, вы вообразили, будто знаете. Но существуют такие предметы и явления, знание о которых возможно получить лишь посредством чувства.

— Но мы готовы признать, что не имеем знания о любви, мы покорно и внимательно и с благодарностью готовы слушать тебя, — внезапно произнес Йенхаров.

Сет Хамвес посмотрел на брата с некоторым изумлением. Сета Хамвеса всегда приятно изумляло, когда в характере брата приоткрывались новые, казавшиеся странными грани и свойства. В сущности, радовала именно эта возможность окончательно узнать брата, самого близкого человека.

После еды они перешли во вторую комнату и уселись прямо на полу, поджав ноги на чистых циновках. Бата начал свой рассказ.

— Вы, конечно, знаете историю острова, названного Домом чародея. Я не знаю, назвал вам старый жрец свое имя или нет.

— Нет, не назвал, — быстро откликнулся Йенхаров, — а как его зовут?

— Его имя Неферкептах. Он стал правителем острова, населенного ожившими изображениями из древней гробницы. Среди других жителей острова был и мой отец — садовник. Неферкептах узнал о его умении разбивать красивые сады и пригласил его во дворец. И вскоре дворцовый сад изумлял своей обширностью и красотой. Изящные беседки, маленькие пруды, удивительные яркие цветы, аллеи стройных деревьев, жужжание хлопотливых пчел и нежное пение птиц — таким я помню дворцовый сад. Мне было тогда девять лет, а Марйебу — восемь. Когда отца впервые привели к Неферкептаху, тот стоял у пруда вместе со своим сыном и пускал маленькие деревянные кораблики, которые сам же для сына и вырезал. Отец вел за руку меня. Неферкептах улыбнулся, ласково ответил на приветствие моего отца и пристально посмотрел на него, должно быть, пытался вспомнить, каким же он видел моего отца на стене древней гробницы, но, кажется, не вспомнил, мотнул головой, словно отгоняя какие-то смутные мысли, и заговорил с моим отцом о дворцовом саде. Тем временем мы с Марйебом приблизились друг к другу. Мы тогда ходили совсем обнаженными, если не считать коротенькой набедренной повязки, головы нам выбривали и только с маковки свешивалась тонкая косица.

— Как тебя зовут? — по-доброму спросил Марйеб, поглядев на меня.

— Бата. А тебя?

— Ми. Хочешь пускать кораблики?

Мы очень увлеклись игрой и были огорчены, когда пришло время расставаться, отец позвал меня. Но расставались мы ненадолго, потому что вскоре мои родители поселились в одной из дворцовых построек. Целыми днями мы с моим новым приятелем бегали взапуски, прыгали друг через дружку, плавали наперегонки в широких прудах. Часто с нами играли и другие мальчики, дети служителей и придворных. Ми отличался добротой и кротостью, ему была свойственна мягкая смешливость, никто из мальчиков и не подумал бы заискивать перед ним, сыном правителя.

Вместе с моим другом я учился. Случалось, Неферкептах сам давал нам уроки. Мы обучались письму и счету, узнали многое об устройстве звездного неба, о лекарском искусстве, о повадках животных, о свойствах растений. Кроме того, Неферкептах часто занимался с сыном наедине, должно быть, преподавал ему магию и открывал тайны мироздания. Спустя какое-то время я понял, что Ми гораздо способнее меня. Он все усваивал легко, словно играючи. Ему в голову не приходило кичиться своими способностями, гордиться своими обширными познаниями. Он оставался добрым, веселым. Когда мы выросли, он полюбил пирушки, прогулки по реке в нарядно украшенной ладье, музыку, песни и танцы. Он легко и ритмично двигался, прекрасно играл на арфе, складывал песни, рисовал и даже, как вы знаете, усовершенствовал иероглифы, изобрел свою письменность-шифр. Но всем этим своим дарованиям он, казалось, не придавал никакого значения, не делал на них ставку, они были всего лишь частицей его гармоничного существа, стремившегося насладиться жизнью, никому не причиняя зла.

Мы подолгу и о многом беседовали с Ми и каждодневное наше общение не надоедало нам. Когда нам случалось разлучиться, мы принимались отыскивать друг друг…. Когда мне случалось увидеть, подумать или почувствовать что-нибудь интересное, мне сразу же хотелось поделиться с моим другом, полагаю, и ему также.

— Вот так и мы дружим с братом, — тихо сказал Йенхаров и с улыбкой посмотрел на Бату.

Бата дружелюбно улыбнулся ему в ответ и продолжил свой рассказ.

— Впрочем, надо сказать, я чуть ли не с самого начала нашей дружбы испытал чувство вины. Вы спросите, отчего. Была у меня одна тайна, которую я не смел открыть другу.

Еще девятилетним мальчиком, бродя по саду, я услышал пение, хлопки в ладоши, звонкий смех. Это были маленькие девочки, также дочери слуги придворных. Обычно мальчики и девочки не играют вместе, и я хотел было убежать, но почему-то остановился, спрятался в кустах и стал смотреть. Девочки стояли кружком, а одна из них, маленькая совсем, лет шести, танцевала посреди хоровода подружек. Она была одета почти как взрослая, в светлом обтягивающем тонкую фигурку, длинном платье; четыре яркие черные косички вились в такт ее легким движениям, к каждой из них она привязала маленький пестрый деревянный шарик. Девочка прыгала, кружилась, удерживая в длинных тонких пальцах своей худенькой руки маленькое бронзовое зеркало. Ее подруги пели песню о Хатхор, богине всех наслаждений. Такую неизбывную мягкую нежность выражало светлое лицо этой маленькой девочки, так чудесно сияли большие карие глаза, такие темные, что казались совсем черными в тени тонких загнутых ресниц и густых черных бровей. На кончике правой бровки я разглядел крохотную родинку и почему-то это странно растрогало меня. Я почувствовал, что слезы вот-вот навернутся на глаза, встревожился, смутился и убежал незамеченный.

И почему-то я сразу, почти бессознательно стал опасаться, что Ми тоже увидит эту девочку. И Ми, конечно, видел ее и видел не один раз, но я понял и почувствовал, что он даже не выделяет ее среди других девочек, игравших в саду. И я этому радовался. Но всякий раз, когда она случайно попадалась на глаза моему другу, я тревожился и думал, что он может полюбить ее, как полюбил ее я. А я уже знал, что люблю ее. Человек — существо противоречивое — это простая и банальная истина. Порою я даже огорчался тем, что Ми не обращает внимания на избранницу моего сердца. Как может он, наделенный столькими дарованиями и тонкостью чувств, не замечать ее?