В середине дождя
Шрифт:
— Я тоже быстро читаю, поэтому ждать тебе придется недолго, — сказала она.
Мы с Таней вместе вышли из библиотеки.
— Ты из какого отряда? — спросила она.
— Из пятого.
— Значит, в седьмом корпусе живешь. А какая палата?
— Одиннадцатая.
— Я тебе послезавтра занесу. Хорошо?
— Хорошо.
У столовой она завидела свою подружку.
— Ленка, подожди, — Таня повернулась ко мне. — Ну, пока.
— Пока.
Она побежала вперед, а я смотрел ей вслед.
Через десять дней после начала смены в
В назначенный день меня вместе со всем нашим отрядом (точнее — его мужской частью; девочки проходили диспансеризацию отдельно) повели в медпункт. Завтрак нам перенесли, так как сдавать кровь надо было натощак.
Мы толпились в тесном медпункте, в воздухе висел гул из детских голосов. То и дело дверь кабинета открывалась, оттуда выходили, сжимая ватку, ребята, доносился женский возглас: "Следующий!". Я, прислонившись спиной к стене, вслушивался в разговоры пацанов.
— Пашка сказал, чуть ли не по литру выкачивают! — говорил один.
— Ага, — подтвердил другой. — Я в прошлой смене был, уже сдавал. Точно литр.
Третий мальчик оборвал его.
— Да ладно врать-то. Литр! — передразнил он. — Лошадь, что ли?
Все засмеялись.
— Самый стрём — когда ждешь, когда тебе палец уколют, — вновь начал первый. — Я обычно не смотрю, отворачиваюсь.
— Слабак! — сказал третий. — Я, наоборот, люблю смотреть. Интересно.
— Скорей бы уж зайти. Серега что-то долго, да? — сказал второй.
В этот момент дверь вновь открылась, вышел Серега, зашел следующий. Я отошел от стены и прошел к открытому окну напротив. В медпункте было душновато, я чувствовал легкий голод. Всю ночь в палате, как обычно, шумели, поэтому выспаться не удалось. Я зевнул и посмотрел на настенные часы. Диспансеризация затянулась.
Моя очередь подошла через десять минут. Я вошел и увидел двух женщин-врачей. Они сидели за одним большим столом с двух противоположных сторон. Одна из них, та, что была с белой повязкой на лице, показала на стул. Я сел. В кабинете ощущался запах спирта. Женщина перебирала какие-то стекляшки и колбочки, которые стояли перед ней в деревянном ящичке.
— Давай руку, — наконец сказала она.
Я протянул ей руку, она начала смазывать кончик безымянного пальца спиртом. Я отвернулся и стал глядеть в другой угол кабинета. На миг задержал дыхание, и в этот момент почувствовал, как кольнуло палец. Я незаметно сделал глубокий выдох. Мне захотелось, чтобы это все поскорей кончилось.
— Что-то кровь плохо идет, — сказала врач. — Расслабь палец.
Я попытался расслабиться. Посмотрел на свою руку. Она показалась мне какой-то неживой.
— Скоро? — тихо спросил я.
— Сейчас, еще чуть-чуть.
Я почувствовал, что мой лоб вспотел. Осторожно смахнув левой рукой пот, я вновь взглянул на свою правую руку. Врач все давила палец, кровь маленькими капельками стекала в колбочку. Я следил за ее движениями, постепенно погружаясь в какой-то сон.
— Вот, совсем другое дело, — откуда-то издалека донесся голос женщины. —
Я не ответил, потому что в этот момент начал сваливаться набок. Врач успела меня подхватить, другая — вскочила из-за стола и тоже бросилась ко мне. Но этого я уже не видел.
Я очнулся в незнакомом помещении. Это была небольшая комната с окном, выходящим на бор, и двумя кроватями, на одной из которых лежал я. Пахло чистотой и таблетками. Я вспомнил, что произошло. И только тут заметил находящегося в комнате человека. Это была женщина лет 35, одетая в белый халат.
— Очнулся? Как себя чувствуешь? — спросила она, присев на край кровати.
Я пожал плечами. Во рту было сухо, ощущалась легкая головная боль.
— А где я? — спросил я.
— В изоляторе.
Женщина потрогала мой лоб, затем достала из кармана халата градусник. Сбросив температуру, она сунула градусник мне под мышку.
— И напугал же ты всех. Почему не сказал, что крови боишься? — спросила она.
— Я не боюсь.
— Ладно. Кушать хочешь?
Я кивнул. Она вышла и вскоре принесла на подносе завтрак. Поставив поднос на стол, посмотрела градусник.
— Тридцать шесть ровно, — сказала женщина. — Ты ослаб. Как поешь — попробуй поспать.
Она вышла, я медленно поднялся с кровати и сел за стол. Голова кружилась, я взял ложку и начал есть манную кашу. Не доев каши, принялся за бутерброд, потом попил чай. Вернувшись на кровать, я попытался заснуть — не получилось. Головная боль все не проходила. Через полчаса меня вырвало.
Когда зашла врач, я лежал с закрытыми глазами, уткнувшись в стенку. После того как в комнате убрались, женщина, вновь сев на край кровати, осторожно повернула меня к себе и спросила:
— Живот болит?
— Чуть-чуть, — тихо сказал я.
Она покачала головой, вышла и принесла мне таблетку.
— Выпей.
Я съел таблетку, запил водой и лег обратно. Через три часа принесли обед. Я поел совсем немного, но меня снова вырвало. Живот разболелся еще сильней.
— У тебя аппендицит был? — спросила меня вечером врач.
За открытым окном сгустились сумерки, сосновый бор стих. Мне казалось, что я в изоляторе нахожусь уже целую вечность.
— Нет, не был, — ответил я. — А что?
Слово "аппендицит" мне не понравилось.
— А что? — вновь спросил я, не дождавшись ответа.
— Ничего, — сказала женщина. — Спи.
Той ночью у меня поднялась температура.
Весь следующий день я провалялся в постели. Иногда вяло думал о родителях. "Забрали бы, что ли. Хотя вряд ли они знают". Было все равно. Болела голова, болел живот, болело все тело. Я ничего не ел, только иногда глотал принесенные врачом таблетки. Заснуть нормально не удавалось — лишь временами я впадал в какое-то забытье. Сны были похожи на обморок — вокруг меня парили причудливые образы. Пару раз тошнило, но отрыгивать было нечем — я, словно рыба на берегу, лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Врач периодически делала компресс, я с безразличным видом выполнял ее указания. За окном светило яркое солнце, а мне хотелось умереть.