В середине дождя
Шрифт:
Порой мне кажется, что Лена сама всю жизнь стремилась к подобному исходу, несмотря на всю свою набожность. Всякая безупречность имеет свою обратную сторону — хрупкость. Совершенство Лены было сродни совершенству хрусталя, который в любую секунду может разбиться вдребезги.
А может, я просто себя успокаиваю. Я не чувствую своей вины. Однажды испытав потерю близкого человека, я зарекся когда-либо испытывать вину. И все, что я буду делать впредь, вряд ли будет отягчено чувством раскаяния".
Глава 15
Это
За окном шел сильный ливень — я стоял с телефоном у окна и слушал длинные гудки. Таня долго не подходила к телефону. Наконец, я услышал ее голос.
— Привет, — сказал я. — Ты звонила?
— Мне очень плохо…
— Что случилось?
— Мне очень, очень плохо…
Я вслушивался в ее дыхание, словно оно могло что-то мне подсказать.
— Завтра я к тебе приеду, — сказал я.
— Спасибо… Буду ждать.
Я положил трубку и посмотрел в окно. Я глядел долго-долго — в фиолетовое небо, на деревья, которые трепал назойливый ветер, на водный канал, исходивший нервной рябью. Дождь продолжал лить — лить, не переставая. Словно пытаясь затопить все вокруг.
Таня не привыкла жаловаться. Я понял, что случилось что-то серьезное.
На следующий день тоже шел дождь. Он лил всю ночь, все утро, но этого ему было мало — и дождь продолжал лить и днем. По мостовым текли бурливые ручьи, из водосточных труб низвергались мощные потоки, во дворах натекали, увеличиваясь, огромные лужи. Намокало все вокруг — дома, деревья, автомобили, люди, бродячие собаки. Намокало, сырело и тяжелело. Небо было карандашно-серым — за день солнце не выглянуло ни разу. Такое небо обычно бывает поздней грязной осенью.
Я зашел в Танин подъезд и опустил зонт. Даже тут воздух был напитан влагой. Это была старая пятиэтажка в спальном районе, без лифта. Пройдя к лестнице, я начал подниматься на пятый, последний этаж.
Таня открыла не сразу: вчера она долго не подходила к телефону, сегодня она долго не подходила к двери. Когда дверь все-таки открылась, я не увидел своей подруги — передо мной возник лишь тревожный полумрак. Я вошел впотьмах, и Таня показалась. Не то Таня, не то ее тень.
— Почему не включишь свет? Совсем темно, — сказал я.
— Не хочу. И не надо включать.
Она подошла и обняла меня. Поцеловала в щеку. Она всегда так делала при встрече. Но теперь и объятие, и поцелуй были крепче обычного, дольше обычного.
Мы прошли на кухню. Здесь было чуть светлей, чем в прихожей. На окнах висели льняные занавески. По радио играли Animals — свою знаменитую композицию "The House Of The Rising Sun". Таня подошла и выключила радио. Стало совсем тихо.
Она
— Что случилось? — спросил я.
— Помнишь тот последний день в лагере, когда мы сидели на бревнышке? Тогда шел такой же дождь… В тот день я думала, что хуже мне уже не будет. И этой зимой я думала, что хуже, чем было в моей жизни, уже не будет.
Она замолчала. А потом сказала пустым голосом:
— Три дня назад я сделала аборт.
Я дотронулся до ее руки. И тут Таня заплакала, словно ждала этого прикосновения. Зарыдала вдруг, сразу, вцепившись в мою руку. Я взялся за ее вторую ладонь. Она тут же прижалась ко мне, уткнулась, задрожала. Ее затрясло всю, с головой.
— У меня теперь никогда не будет детей! Никогда, никогда! Никогда!..
Я был, как оглушенный.
— С чего ты взяла? Почему?
— Врачи. Врачи сказали… У меня там уже ничего нет. Вычистили. Я не смогу… никогда… не смогу…
Она рыдала, несдержанно, глубоко. Рыдала и пыталась говорить.
— Это несправедливо… Жестоко… Я люблю детей. Ты же знаешь, я люблю детей. Так нельзя… Я хочу детей! Хочу детей!
Она кричала. У нее было мокрое лицо. Я достал платок, вытер ее щеки, целовал их. Но слезы продолжали течь, не переставая.
За окном шел сильный дождь. Я не знал, что делать. Я ждал, когда Таня успокоится.
Мы сидели в сумрачной кухне. Я сидел рядом с Таней. Она продолжала держать меня за руку. Я никогда не видел ее такой. Казалось, она разом постарела на десять лет. Она и так выглядела старше своего возраста.
— Почему ты не говорила про свою беременность? — спросил я.
— Потому что он сказал ничего не говорить. Никто не знал, кроме нас двоих.
— Кто он?
— Я его всегда слушалась.
— Таня, кто он? Где он сейчас?
На улице застрекотала автомобильная сигнализация. Она гудела на разные лады — долго, заунывно. Я встал, налил Тане чай. Она сделала глоток.
— Помнишь тот день, когда мы встретились там? — спросила она. — Ты тогда пришел не один.
— И что?
— Это он.
Я не поверил. Этого не могло быть.
— Вадим? Это его ребенок? Ты с ним?..
— Он сказал, вы не друзья. Учитесь вместе и только.
— Я общаюсь с ним уже полтора года. Мы хорошо знакомы.
Неужели Вадим?.. Но зачем? Для чего? Я вдруг понял, что история в тетради о той девушке — правда.
— Таня, как так получилось?
Мне не верилось, что все это могло произойти.
— Я сама не знаю. Это был как гипноз, наваждение, мания.
Она взяла со стола пачку сигарет и вытащила одну. Сделала несколько затяжек, прежде чем начать рассказывать.