В середине дождя
Шрифт:
— Я, наоборот, все чаще не могу уснуть.
Аня посмотрела в окно, я тоже. Там была застывшая гипнотизирующая серость, сплошное свинцовое небо.
— Сегодня будет дождь, — сказала она.
— На небе ни тучки.
— Сегодня будет дождь, — повторила Аня.
Позавтракав, мы вышли из общежития и добрались до города. Аня оказалась права — на улице стал накрапывать мелкий дождь. Небо было темно-серым, насупленным, сосредоточенным, словно решало какую-то математическую
Я раскрыл зонт, Аня шла рядом. Мы дошли до Гороховой улицы и, перейдя на другую сторону Садовой улицы, вскоре зашли в Мучной переулок. Сразу стало тише — и даже дождь капал здесь медленней.
— А я сегодня тоже хорошо спала. И видела красивые сны. Там было много незнакомых людей, незнакомых лиц. У тебя не бывает такого — снятся люди, которых ты никогда не видел? При этом точно знаешь, что они существуют.
— Я давно не видел снов.
Аня взяла меня за руку.
— Бывает, — сказала она. — А вот мне забавно. Может, и я кому-нибудь так снюсь. Какому-нибудь папуасу на далеком острове. Очень странно сниться тому, кого не знаешь.
Я чихнул. Аня засмеялась:
— Вот. Правду говорю.
Мы вышли к каналу Грибоедова — мимо нас прошла семейная пара с ребенком лет пяти. Ребенок держал в руках леденец. На нас с Аней он посмотрел внимательно и серьезно.
Пройдя немного, оказались у Банковского моста. По краям мост сторожили четыре серых грифона с позолоченными крыльями.
— Помнишь, в Москве пророчила тебе, что ты разбогатеешь? — сказала Аня. — Если потрешь крыло грифона, пророчество сбудется обязательно.
Я притронулся к крылу. Оно было мокрым и холодным. Провел по гладкой поверхности, на ладони осталась влага.
Вдалеке виднелась церковь Спаса на Крови. Ее купола темнели в сером тумане дождя. Люди шли вдоль канала, с зонтами и без зонтов. В такой дождь сложно было определиться с тем, брать зонт или не брать, — это был и не дождь даже, а какая-то капельная пыль, тонкая водяная вуаль.
Я гулко кашлянул. Аня повернулась, посмотрела в глаза, провела ладонью по моей щеке.
— Смотри, не заболей, — сказала она.
Но я явственно ощущал, что заболеваю. Горло начало першить, я сглатывал слюнные комки; в плечах, бедрах, кончиках пальцев растекалось жидкое вяжущее тепло; в ногах чувствовалась ватность, а голова чуть гудела, как включенный на самый нижний регистр мощности камин. Даже дождь вокруг нас, который не переставал идти все это время, был каким-то тихим и болезным. Я ощущал его теплый натужный дух, прерывистое сопение, мягкий, словно боящийся боли, ритм. Он был простуженным так же, как и я. Он обволакивал, как влажный компресс.
Все то, что мы с Аней на прогулке видели, я воспринимал как в кинотеатре. Картинка жила отдельно от меня. От Банковского моста мы прошли по каналу к Невскому проспекту, оттуда последовали на Дворцовую площадь. От площади мы прошли через мост на Васильевский остров, к Ростральным колоннам. Затем оказались на Заячьем острове, в Петропавловской крепости. Выйдя из крепости, очутились на Троицкой площади, откуда по Троицкому мосту перешли на противоположную набережную. А потом прогулялись по Летнему саду.
Мы гуляли по центру Питера почти до трех часов дня. Встретили на Невском проспекте внезапное шествие кришнаитов в желтых одеяниях, с музыкой, хоровым пением. На Дворцовой площади увидели одинокого саксофониста в длинном черном плаще, а на стрелке Васильевского острова покормили голубей. В Петропавловской крепости мы побыли в Ботном домике и Петропавловском соборе, постояли у шемякинского Петра, прогулялись по крыше Невской куртины, попили медовухи. Я был словно во сне, и, чувствуя рядом Аню, слушая ее, держа за руку, я на самом деле находился в другой реальности — где царят терпкие запахи, сухой кашель, осторожные движения, дремота и пот.
После того, как мы вышли из Летнего сада, Аня предложила отобедать. Я согласился и сказал ей, что после обеда хочется поехать обратно, в общагу.
— Все в порядке? — спросила Аня.
— Все нормально, Анют. Немного отдохну. У нас завтра еще целый день.
Дождь что-то шептал. Таким шепотом врачи разговаривают с больными.
Мы зашли в кафе на Невском проспекте. Здесь было два зала — синий, для курящих, и зеленый, для некурящих. Заняв столик у окна, я спросил у Ани, что она будет есть, и ушел к стойке. Придя с едой на подносе, я увидел, как Аня ищет что-то в своей сумочке.
— Я надеялась, что взяла с собой аспирин, — перерыв всю сумку, вздохнула она.
Я положил поднос на стол и сел.
— Со мной все в порядке, Анют.
Она улыбнулась и кивнула головой.
— И чего вы только в сумочках не храните… — сказал я, наблюдая, как она складывает свои вещи обратно в сумочку. — Об этом можно написать целый трактат.
— Трактата будет мало. Тут можно создать многотомное учение.
Я заметил среди других ее вещей календарик на этот год. На нем был изображен мост у площади Европы в Москве.
— Где ты его купила? — спросил я, рассматривая календарик.
— Секрет.
Я глядел на многочисленные отметки красным фломастером на календаре, пытаясь разгадать, что они значат. Аня с улыбкой смотрела на меня.
— Что это? — спросил я. — Дни рожденья? У тебя так много друзей?
— Все гораздо прозаичней. Это отметки месячных. Критических дней.
Я немного опешил:
— Что серьезно?
— Да, — она засмеялась. — Все очень серьезно.
— Ничего себе.
Я вернул календарик Ане. Она положила его в сумочку, взяла вилку и принялась за котлеты.