В шкуре зверя
Шрифт:
ОН СТОЯЛ НА ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ НОГАХ, ОГЛЯДЫВАЯ ТОЛПУ РАСТЕРЯВШИХСЯ РАЗБОЙНИКОВ ХОЛОДНЫМИ СЕРО-ЗЕЛЕНЫМИ ГЛАЗАМИ ВАРВАРА-УБИЙЦЫ, СЖИМАЯ В ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РУКЕ МЕЧ СТРАЖНИКА, КОТОРЫЙ ПРИХВАТИЛ, САМ НЕ ЗАМЕТИВ КАК.
Стоял, разумеется, в чем мать родила. Айсиль один раз глянула в его сторону и больше не стала. Пожалуй, она одна была больше смущена, чем напугана. Йонард недоумевающе взглянул на меч в своей руке, взвесил его и зловеще рассмеялся.
– Ну вот, так жить можно, – пробормотал он себе под нос, но, оглядев плотное кольцо разбойников, с искренним сожалением добавил: – только недолго.
Он
Айсиль была заперта и плакала. Но это беспокоило Хаима-Лисицу меньше всего. «Пусть хоть бы совсем подохла, дрянная девчонка, из-за нее почти дюжина ребят разрублена на куски, а остальные изрядно поранены. Если бы не умела так хорошо готовить, своими руками придушил бы негодную». Хаим по-настоящему испугался того чудовища, которое сам же и приволок. Чудовища, в самый неподходящий момент обернувшегося здоровенным голым варваром, искрошившим отборных бойцов Хаима и как ни в чем не бывало вернувшимся в первоначальное состояние. Стрелы его не пощадили, а кривые сабли изрубили в месиво, в котором было уже не различить, серебряным был пес или красным. Хаим остановил расправу, когда сабля одного из разбойников – одноглазого Гасара – расколола надвое собачий череп и чудовище наконец рухнуло под ноги людей. Но не прошло и часу, как кровавое месиво зашевелилось, и пришлось нести цепь. А к вечеру пес уже поднял голову, вздернул верхнюю губу, показав великолепные зубы, и зарычал. Хаим-Лисица мог бы поклясться, что в рычании пса он расслышал зловещий смех.
В это время к лагерю со стороны города приближался одинокий всадник. Заметив его, часовой спрыгнул с камня, наложил стрелу и зычно крикнул:
– Кого Танат несет?
– Ювелир Рашудия к повелителю по важному делу.
Часовой был предупрежден и пропустил всадника беспрепятственно. Одиночество и скука способствуют размышлениям. Вот молодой разбойник и призадумался. И первая мысль была: «Смел же Рашудия. В одиночку в такую дорогу пускаться…» И вторая: «А чего ему бояться? Если он всем разбойникам в городе и самому Хаиму-Лисице отец родной».
А всадник меж тем продолжал путь и вскоре оказался в разбойничьем лагере.
Странное оживление царило здесь. Такое, что и слово-то к нему подобралось не сразу, а когда подобралось, то совсем не понравилось ювелиру. Оживление в лагере Хаима было каким-то угрюмым. Казалось, разбойники чем-то подавлены. И если б Рашудия не знал так хорошо Хаима и его отчаянную шайку, он предположил бы, что они, пожалуй, напуганы. И даже, возможно, не сделал бы ошибки.
В центре лагеря, у опрокинутого навзничь котла, толпилось с десяток кое-как перевязанных людей. Остальные слонялись поодаль, и лица у них были такие, что спаси боги!
Попадись им в этот момент какой-никакой заблудившийся караван или даже сам господин Ардашир с конной сотней, не пощадили бы даже лошадей. Над кострищем, привязанный к бревну, водруженному на массивные, кое-как вырезанные рогатки, висел огромный пес с серебристо-серой шерстью. Огонь лизал его светлые бока и длинные уши, но, похоже, казнимый зверь страдал не столько от боли, сколько от скуки. Во всяком случае, выразительная морда его была
– А что это вы здесь делаете? – спросил Рашудия, с интересом наблюдая странную сцену.
– А это мы оборотня сжигаем, – охотно пояснил молодой разбойник и подбросил в костер сухих веток.
Взметнулись искры, обдавая серебристое тело собаки, языки пламени обняли серебристую морду и сошлись над ней, но пес не скорчился, только терпеливо вздохнул, словно хотел сказать: «Ну и надоели вы мне…»
– И давно сжигаете? – полюбопытствовал ювелир.
– С позавчера, – ответил тот же парень с тем же угрюмым оживлением.
– Не горит? – догадался Рашудия.
– Не горит, – вздохнул разбойник.
– Топором не пробовали?
– Пробовали. Не помогает… У-у, скотина! – парень сжал кулак и издали погрозил оборотню, но тот лишь сморщился и равнодушно отвернулся.
Хаим-Лисица откупорил старое вино, сам разлил его в две чарки, протянул гостю и махнул короткопалой ладонью, велев челяди убраться.
Здешний этикет требовал, чтобы сначала хозяин расспросил гостя о том, хорошо ли он доехал и не причинил ли Хаим высокочтимому Рашудии какого-нибудь беспокойства. А гостю полагалось справиться о здоровье хозяина и благополучии его жен и детей. Но Хаиму-Лисице было глубоко наплевать на беспокойства ювелира, тем более что он их оплачивал. А Рашудия отлично знал, что жены и дети волнуют разбойника еще меньше, чем дорожные приключения гостя.
– Развлекаются твои храбрецы? – Рашудия неопределенно мотнул головой в том направлении, где уже третий день, если верить молодому разбойнику, пытались сжечь оборотня.
Хаим пожал плечами и, пригубив вина, одобрительно цокнул.
– Пусть их. Нам они не помешают.
«А оборотень?» – хотел было спросить ювелир, но передумал и попридержал язык.
– Я хочу сделать крупный заказ – тихо произнес Хаим.
– Насколько крупный? – подобрался Рашудия.
Хаим неспешно вытянул руку. На толстом пальце блеснул перстень с крупным синим камнем такого густого цвета, что в темноте он показался черным. Но Рашудия всю жизнь работал с камнями и ни с чем бы не спутал этот редчайшей индийской огранки сапфир.
– Красивая вещь, – осторожно сказал Рашудия, – старинная. И дорогая. Нужно, чтобы я сделал копию?
– Ты проницателен – кивнул разбойник, – две копии. Мне нужно две копии, ювелир. Самые точные. Камни должны быть без единого изъяна и в точности повторять огранку. Они нужны мне к полнолунию.
– Это будет стоить… Очень недешево стоить…
– Я заплачу тебе за эту услугу, как не заплатит и шах, – Хаим снял с руки перстень и протянул ювелиру, – заплачу советом. Хорошим советом.
Рашудия внимательно смотрел на разбойника.
– Когда будешь выполнять мой заказ, сделай три копии. И в следующее полнолуние надень лишний перстень на свой палец… Или на палец того, чья жизнь тебе дороже собственной.
После долгого молчания, наполненного треском костра и негромким звуком дутара в отдалении, Рашудия поднял голову:
– Могу я сделать четыре копии, Хаим?
– Их должно быть не больше семи, – буркнул разбойник и опустил веки, показывая, что разговор закончен.