В Суоми
Шрифт:
Я подхожу к колыбели, тихонько трогаю ее, и она покачивается, колыбель, качавшая маленького Элиаса, открывшего глаза под этим потемневшим дощатым потолком. К потолку прилажен шест, на котором висели плоские ржаные лепешки — някки лейпя. Вот одна из них. Словно сохранилась с тех пор. Старый безмен на стене, а над окном, почти под самым потолком, полочка, куда сельский портной складывал иглы, ножницы — весь свой нехитрый инструмент, — чтобы не могли достать дети.
А рядом, в комнатушке-каморке, на стене висит потертый матерчатый цилиндр — неотъемлемая принадлежность костюма лекаря тех времен, здесь же походная чернильница, гусиное перо, песочница — письменные принадлежности, те, которыми, по преданию, записывались руны «Калевалы».
Этот домик финский народ так же бережно хранит, как карельские лесорубы оберегают сосну на берегу озера Куйто, под которой Лёнрот записывал бессмертные руны.
Мы выходим из домика. Нас охватывает жаркий воздух июльского дня, напоенный запахами сосновых смол и свежего сена. Голубеет озеро. А перед нами, шагах в двадцати от торппа, на выглаженном веками валуне, спиною к озеру, лицом к отцовской хижине, на бронзовом пне, в высоких болотных бронзовых сапогах, в длиннополом мятом сюртуке, в небрежно повязанном галстуке, сидит бронзовый человек с лицом лесоруба — Элиас Лёнрот. Прекрасный памятник.
Много хороших, оригинальных памятников поставлено в Суоми — и Лёнроту, и сказителям, и героям их рун, — но одного еще нет.
— Он будет поставлен, я убежден в этом, — говорит Матти Янхунен, — памятник замечательному сыну финского народа, Тойска, дела которого достойны быть воспетыми в рунах, равных по силе рунам «Калевалы».
И, помолчав, он спрашивает:
— Не знаешь, где он погребен?
— На кладбище на Кекострове, в Архангельске. Алиса Суси, вдова одного из участников похода на Кимас-озеро, ныне воспитательница Медвежьегорской школы-интерната, рассказывала, как недавно она с делегацией отряда пионеров имени Тойво Антикайнена приезжала на Кекостров и пионеры при большом стечении народа возложили венок на могилу героя.
— А не пришло ли время перевезти прах Тойска в его родной город, в Хельсинки, в Мальми? — не то спрашивает, не то вслух думает Матти Янхунен.
На окраине столицы, в Мальми, — братские могилы красногвардейцев, павших в 1918 году. Туда перенесен прах Пеюсти и других товарищей. Спасая честь своего народа, они боролись против того, чтобы Суоми воевала на стороне гитлеровцев, и были расстреляны. Сюда недавно перевезен из Москвы прах друга, соратника и во многом учителя Антикайнена — Юрьё Сирола. На могиле Сирола нет еще надгробного камня, один лишь невысокий куст красных роз.
Кладбище Мальми для трудящихся Хельсинки сейчас то же, что для французов Пер-Лашез с его прославленной Стеной коммунаров.
Мы возвращаемся по лесной дороге к Ситойнярви, к дому Матти Янхунена. Сосны своими разлапыми ветвями бьют по крыше, задевают окна нашей машины. И я рассказываю Янхунену о своих встречах с Антикайненом и о том, что сейчас в поющихся под сосной Лёнрота рунах карельских сказителей имя Антикайнена часто звучит рядом с именами Илмаринена, Вяйнямёйнена, бившихся за счастье народа, за Сампо.
ПОСЛЕ ПЕТУХА
— Этот парень дошел до петуха! — говорят в Суоми о человеке грамотном, человеке, овладевшем азами какого-нибудь дела.
Дошел до петуха! Как возникла эта пословица? С незапамятных времен и до наших дней на обложке финского букваря, на последней ее странице нарисован петух. Почему петух? Неведомо. Но здесь нет букваря, на обложке которого не красовалось бы это пернатое. Вот и повелось о человеке грамотном с улыбкой говорить: «Он дошел до петуха».
— Однажды дядюшка принес из лавки букварь с гордым петухом на обложке. Детям говорили об этом удивительном петухе: «Если будешь стараться и хорошо читать, то ночью петух принесет тебе кусочек сахару, сухарик или конфетку». Учить взялась сама мать. Сначала все шло хорошо, до того хорошо, что петух даже принес кусочек сахару, — рассказывала нам восьмидесятилетняя Аура Кийскинен, ветеран рабочего движения Суоми.
К 1905 году уже вся Суоми «дошла до петуха». Трудно было найти неграмотного. Перешагнув через петуха, она пошла дальше.
Я собирался познакомиться с современной финской школой и поэтому, для начала, был доволен, что окно номера в гостинице «Хоспиц», где я жил зимою, выходило на школьный двор.
Каждое утро я наблюдал, как спокойно появляются первые школьники. Они не торопятся. На дворе еще полумгла. Окна классов темны, и только циферблат часов на стене школы светится равнодушным электрическим светом. Потом приходят девочки и мальчики. Одеты красиво, удобно, на наш взгляд — не слишком ли легко? Мороз, но они не закутаны, ни на одном школьнике нет шубы. Малышам их заменяют теплые яркие комбинезоны. Дети постарше обходятся шерстяным бельем под плотными верхними костюмами. Они собираются небольшими группами, оживленно толкуют о чем-то между собой, маленькие с маленькими, большие с большими.
Приезжает грузовик. Сгружают ящики с бутылками молока, фруктовой воды и еще какие-то продукты.
Двери школы заперты. Но вот появляется учитель. Девочки старательно приседают в книксене, когда педагог проходит мимо них, мальчики лихо расшаркиваются и снова продолжают свою возню. Двор расцветает всеми цветами радуги, наполняется веселым гомоном, который долетает ко мне даже через плотно закрытое окно.
Вспыхивают электрическим светом широкие окна классов, время начинать занятия. И беспорядочная ребячья толпа мгновенно «растасовывается», выстраивается цепочками. Сколько цепочек — столько и классов.
Отворяются двери школы, и все дети, класс за классом, строем входят в школу, спокойно, без сутолоки. Сначала проходят маленькие, потом те, что постарше, и замыкают шествие самые старшие.
Я уже слышу недоумевающий вопрос: если школьники все сразу входят в здание, то как же избегается толчея и неразбериха у вешалки?
Здесь нет общих вешалок — для всей школы. В коридорах на стене возле каждого класса вешалка, где школьники успевают вовремя, без толкотни раздеться.
Двое мальчишек, размахивая сумками, бегут через улицу. Они успевают проскользнуть в уже закрывающуюся дверь… Но вот тот мальчуган, который бежит по переулку, видит, как захлопнулась дверь, и сразу с карьера переходит на шаг. Он безнадежно опоздал.