В Суоми
Шрифт:
Олави, лежа на узкой лавке, спокойно выслушал его и, повернувшись на другой бок, бесстрастно заметил:
— Ну что ж, мы им приготовили другие новости. — И, помолчав, добавил: — Только их они не напечатают…
Была его очередь отдыхать, и он не пропустил ее.
Но спал он недолго. Хозяин харчевни разбудил его.
Хозяин хотел купить картофель, который ребята везли на север, на лесоразработки, в бараки.
— Вам там больше не дадут за мерзлую картошку. Я плачу наличными.
— Картошка не мерзлая. Непродажная. Мы ее сами съедим. Для того и везем.
— Ну что ж, если сейчас еще не мерзлая, через несколько часов совсем обледенеет. Слышал, как трещат дрова в печи?
— Ладно, ладно! Мы обещали ребятам привезти картошку — и привезем!
— Картошка ваша, но хозяева-то вы плохие!
В четыре часа пополудни, в наплывающие вечерние сумерки, они снова вышли в путь.
Шли они молча, скользя на лыжах по сухому снегу, выпуская клубами белое густое дыхание. На ресницах оседал иней. Серебряным блеском покрывалась красная борода возчика.
Так они шли до утра, не присаживаясь в сани, чтобы не продрогнуть.
К рассвету они увидели у дороги лесную сторожку и постучались.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Дверь была не заперта, около раскаленных камней очага спиною к вошедшим сидел человек.
— Вот и отлично! Вы пришли вовремя, товарищи, — сказал он.
Лундстрем, Олави и рыжебородый возчик сразу узнали голос Коскинена. Он уже спокойно отдавал распоряжения:
— Через два часа вы выходите отсюда и идете прямо по дороге, потом сходите на санную тропу и по этой тропе направляетесь прямо к центральным баракам, которые возле господского дома. Останавливаетесь в правом бараке, — в левом буду я с другими санями, — и ждете распоряжений.
И никто из них в спокойной уверенности распоряжений не почувствовал напряженного волнения, которое вот уже сколько времени не покидало Коскинена.
Он не страшился сопротивления белых, ни разу не подумал о смерти, но весь внутренне содрогался, когда на секунду ему представлялось, что вдруг лесорубы не откликнутся на его призыв.
В такие минуты глаза его темнели, мешки под глазами набухали. Забота держала его, как чайник на костре, в непрестанном кипении. Но кипение это не было заметно посторонним, потому что, когда он волновался, речь его становилась размереннее и тише, голос спокойнее.
Вскоре Коскинен ушел из лесной сторожки.
Через два часа вышли Олави, Лундстрем и возчик.
Лошадь временами проваливалась в снег по брюхо.
Они продвигались очень медленно, но вот вдалеке заиграл огнями бревенчатый, на славу срубленный дом, где жили господа десятники и управляющий с молодою, недавно приехавшей к нему женой.
Итак, они были у самой цели. Они свернули вправо и через двадцать минут очутились подле одинокого барака. Все было в порядке, все шло, как они и ожидали, но их смутил несколько необычный для этих мест нарядный вид барака.
Они должны были подойти к баракам, находившимся в полукилометре от дома господ.
Но этот барак стоит одиноко.
Олави распахнул дверь и вошел внутрь.
Да, барак был необычен, здесь был настлан деревянный пол и посредине высилась стойка — козлы для винтовок.
— Надо стучать, когда входишь, — недовольно протянул сидевший на койке парень.
Да, здесь, в этом бараке, были настоящие койки с подушками, койки с настоящими одеялами.
— В чем дело? — еще неприязненнее спросил другой парень и поднялся навстречу Олави. — Что тебе надо?
— Скажите, пожалуйста: в какую сторону идти к самым ближним баракам лесорубов? — смущаясь, произнес Олави.
Парень лениво пошел к выходу, Олави — за ним.
На дворе стояли сани с драгоценнейшим грузом. Около них возчик и Лундстрем ждали Олави.
И только теперь, на вороге, Олави увидел шюцкоровский знак отличия на рукаве у парня.
— Мы ищем работы. Нам на южном участке товарищи, что здесь нужны крепкие парни, — громко, чтобы слышали товарищи, сказал Олави.
— Ваши дела меня не касаются, — грубо оборвал его парень. — Вы взяли слишком вправо. Эй ты, что везешь? — обратился он к возчику.
— Картофель, уважаемый господин, — поспешно отвечает возчик.
Парень развязно подходит к саням, приподнимает попону. Под попоной плотным рядом лежит крупный, первосортный картофель.
Парень берет в руку картофелину и внимательно осматривает.
— Странно, что не замерзла!
Из барака, где живут шюцкоровцы, раздается с детства привычный напев; «Наш край, наш край…»
— Шапки долой! — командует вдруг парень, сбивает шапку с головы Олави, роняет картофелину в снег и становится навытяжку.
И так, вытянувшись, в строгом молчании, в вечернем оснеженном сосновом лесу стоят они и ждут окончания песни. Песня пропета, и парень, забыв о своей важности, говорит:
— Вы, ребята, взяли слишком вправо, — бараки там.
Они идут в ту сторону, куда указал парень, и Олави тяжело дышит.
— У самой цели чуть было не завалили оружие, — с видимым облегчением говорит ему Лундстрем, но Олави не отвечает.
Так они наконец доходят до нужного барака.
Их встречают там неприязненно. Лесорубы боятся, что они собьют и без того низкую оплату.
Один из них снимает с ног своих мокрую дерюгу и протягивает к огню.
— Видишь, — обращаемся он к Лундстрему, — кеньг нет и марок нет, приходится ноги в мешки заворачивать…