В Суоми
Шрифт:
Снег скрипит под их кеньгами. Над головою Лундстрема поднимается крышка.
Эльвира стоит над люком и приглашает Лундстрема выйти. Он хочет подняться, но тело его окоченело и зубы выбивают дробь. Эльвира помогает ему выбраться наверх.
Олави сидит перед зеркальцем и бреется. Он уже почти начисто выбрит.
Эльвира смеется громко, как в Рабочем доме на спектакле. Олави смотрит на Лундстрема и тоже улыбается, Лундстрему неприятно, что смеются над ним, но смех Эльвиры заразителен, и он тоже начинает улыбаться, уже довольный тем, что дал повод к такому веселью, сам еще не соображая, над чем смеется эта молодая красивая женщина. Тогда Эльвира подает Лундстрему зеркало.
Лундстрем смотрит в зеркало и видит на своем лице маску. Это холодное, засохшее мыло.
Но он не будет здесь бриться, нет! Не ровен час: вдруг кто-нибудь еще нагрянет. Тогда опять под пол, в люк. Нет уж, извините, покорнейше благодарим! Да он после этого случая никогда из бани не вылезет!
И он уходит в баню. Его провожает Олави, осматриваясь, чтобы никто их не заметил.
Снова начинается томительная жизнь в бане. Они ждут распоряжения. Все сроки прошли.
Хелли и Нанни привыкли к отцу. Дед уговорил их свести медвежонка к Олави в баню. Услышав возню, Олави выскочил из бани навстречу.
О, они весело повозились в мягком, пуховом снегу!
Медвежонок укусил, играючи, Нанни до крови, и его пришлось все-таки посадить на цепь.
А распоряжений и вестей все не было.
Олави и Лундстрем решили рано утром в воскресенье покинуть свое убежище и на лыжах пойти навстречу друзьям. Но поздно вечером в субботу, когда всей деревне полагалось давно уже спать и видеть сны, когда все лыжи стоят прислоненными к бревенчатым стенам в холодных прихожих и даже олени перестают выкапывать своими копытами из-под разрыхленного снега ягель, товарищей разбудил в их черной бане условный стук.
В полусне вскочив с постели и стукнувшись лбом о низкий потолок, Лундстрем слышал, как щелкнул взводимый курок револьвера. Тогда к нему пришло ощущение серьезности положения, и он сразу проснулся.
Стук повторился.
Это было условное постукивание в ставню, которое предвещало появление Эльвиры. Но сейчас была ночь.
Олави отодвинул засов, и в низкую баньку ворвался свежий воздух с хлопьями снега.
Рядом с Эльвирой на пороге стоял незнакомый человек; шерстяной шарф его, намотанный на шею, был покрыт снежной пылью.
Прибывший вошел в баню.
Эльвира закрыла дверь, и снова темнота обволокла всех.
— Олави от Коскинена предписание.
— Не знаю Коскинена. Кто это такой? — резко прозвучал в темноте голос Олави.
— Коскинен?! Начальник полярных товарищей. Победа!..
— Победа! — обрадованно говорит Лундстрем и чувствует, как от волнения кровь приливает к щекам.
— Все в порядке. Завтра ночью за оружием придут две лошади. Надо погрузить все, что здесь есть. Со второй лошадью вы отправляетесь в Керио. Возчики наши… Нет, я должен сейчас же идти обратно, — спокойно отклонил прибывший предложение остаться отдохнуть.
Через десять минут снег занес следы долгожданного посланца. Он растаял в ночи, будто его и не было. Олави и Лундстрем долго не могли заснуть.
«Завтра, завтра ночью», — думал Лундстрем и чувствовал, что сердце его замирает.
Совсем похоже на ту ночь, когда он ждал свою первую девушку, — таких девушек больше нет на всем свете. Вот так же замирало сердце предвкушением чего-то совершенно несбыточного и до невозможности хорошего, и так же, как сейчас, ни за что нельзя было заснуть.
«Завтра, завтра ночью начало!»
Об этом же думал и Олави. Он думал о том, что дороги заносятся снегом, пуховыми покровами застилаются установившиеся санные колеи и лошадям будет трудно везти непривычный груз. Он думал о том, какие сани пришлет Коскинен — панко-реги или просто розвальни, и о том, чем прикрыть оружие, чтобы не бросалось в глаза, что груз не совсем обычный.
Эльвира тоже долго не засыпала.
Она поцеловала спящих девочек и подошла к окошку. Хотя в комнате было натоплено до духоты, стекло узорилось ледяными листьями и странными ветвистыми стеблями.
Эльвира перестелила свою постель и снова улеглась, встревоженная и счастливая: Олави завтра ночью уйдет и через неделю — так он сказал — возвратится, чтобы никогда не расставаться с ней и детьми. Олави всегда говорит правду.
Отец, просыпавшийся раньше всех в доме, застал Эльвиру на ногах. Она хлопотала около квашни.
За обледенелыми оконцами занимался последний день января.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Олави и Лундстрем набили дорожные мешки снедью, принесенной заботливой Эльвирой. Здесь были и огромные куски шпика, и вяленое оленье мясо, и лепешки, и замороженная мелкая рыбешка, и кусок масла. Трудно даже понять, как ухитрилась Эльвира так устроить, чтобы никто из домашних не спохватился, куда девалось столько припасов.
Все оружие было еще раз подсчитано и переложено с места на место. И тогда вступил в свои права полновластный январский вечер.
Луна сияла, как будто назло, и на снежной равнине до леса пролегла блестящая лунная дорога.
Было так морозно, что лыжи переставали скользить по снегу. Лундстрем и Олави, дождавшись наконец условного часа, вышли на развилку двух лесных троп, мимо которой должны были пройти лошади, посланные Коскиненом. У каждого за плечами было по тяжелому свертку с оружием.
Лундстрем остался поджидать на перекрестке, а Олави пошел за второй очередью груза.
Олави успел вернуться, а обоза еще не было. Назначенное время уже прошло.
И вот донесся наконец далекий скрип полозьев.
Воздух был чист и прозрачен, высокая Полярная звезда сияла почти над самой головой, и каждый звук был отчетливо слышен издалека. Вскоре за высокими соснами послышалась спокойная речь, и из-за поворота показалась лошадиная голова. Это шли панко-реги.
«Слава богу, панко-реги», — подумал Олави и быстро вышел на середину дороги с радостным возгласом: