В тени восходящего солнца
Шрифт:
Политическое прошлое Василия Крылова в «анкете арестованного» определено просто и емко: «харбинец». Подробностей не слишком много: в период революции примкнул к партии социалистов-революционеров — тех самых эсеров, что делали революцию вместе с большевиками, а потом, в 1918-м, оказались их злейшими врагами. У Василия Крылова с эсерами дорожки тоже разошлись. В 1920—1921 годах он жил в Чите, где служил в частях белой армии атамана Семенова, дослужившись до подполковника. В какой должности? На допросе в НКВД много лет спустя он сумел об этом не сказать, но мы знаем: сначала помощником начальника, а затем — с 20 ноября 1919 года — временно исполняющим должность начальника контрразведывательного отделения штаба округа [171] . Исходя из наших стереотипов о Гражданской войне и колчаковской контрразведке трудно представить себе службу, менее совместимую с наукой. Тем не менее, в указанный период у нашего героя выходят новые книги: «Библия японского солдата и матроса. К познанию японской армии», 1919; «Очерки японской армии», 1919; «Русско-японские практические разговоры. Вып. 1. Приветствия — айсацу. Разговоры, подстрочный словарь к ним и сведения из грамматики японского разговорного языка», 1920; «Русско-японские разговоры. С кратким русско-японским словарем», 1921. Поистине фантастическая плодовитость для автора, существующего в условиях Гражданской войны с двумя маленькими детьми на руках и, как сказано в его следственном деле, все это время ведшего «активную борьбу с Советской властью в районах Восточной Сибири»!
171
Там же.
Еще менее ясным выглядит следующий период жизни Василия Николаевича — с 1921 по 1925 год. Мы не знаем, где он находился в это время и чем занимался. Есть неподтвержденная пока информация о том, что в 1921-м он заведывал библиотекой во Владивостоке (возможно, библиотекой Восточного института?), затем служил редактором двух журналов: «Армия и народ» и «Солнышко. Журнал для детей» (!). В 1923-м Крылов переехал в Харбин, где, вероятно, со следующего, 1924 года работал переводчиком в советском консульстве. Казалось бы, необычное место службы для бывшего разведчика и подполковника из белогвардейской контрразведки. Но это если не брать во внимание тот факт, что генеральным консулом РСФСР в Харбине был в то время Д.Д. Киселев (Мощный) — сколь безграмотный, столь же и энергичный резидент Разведывательного управления (будущего ГРУ) вооруженных сил «молодой Советской республики», в прошлом левый эсэр, переполненный идеями о борьбе с мировой буржуазией, тесно сотрудничающий с резидентурой Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, но не сумевший окончить в школе курс даже русского языка, не говоря уже об иностранных. Для него в сложившейся ситуации грамотные драгоманы были на вес золота, и, похоже, как раз в это время карьера Василия Крылова как разведчика возобновилась. Путь же ученого, исследователя он не прерывал никогда. В 1926 году в Харбине вышла его следующая книга — «Японская литература о Китае, Маньчжурии и Японии. Вып. 1. Журнальная литература». К этому же времени относится его случайная встреча на улице со старым знакомым по Владивостоку — японоведом Н.П. Мацокиным, которому Крылов предложил работу в консульстве, после чего Мацокин оказался на службе в резидентуре ИНО ОГПУ.
Относительно спокойная жизнь Василия Крылова в Харбине продолжалась до 1934 года. Он развивался как ученый-востоковед, исследователь и Японии и Китая, официально стал членом Общества исследователей Маньчжурского края. В 1926—1933 годах вышли его новые работы, в основном в виде журнальных статей в различных изданиях: «Литература на японском языке о Маньчжурии и сопредельных странах», 1928; «Издательская деятельность Харбинского торгового музея»; «Новые книги по китайской проблеме; Книга биографий деятелей современного Китая»; «Содержание японских журналов за текущий 1930 г., посвященных изучению стран Дальнего Востока»; «Обзор текущей периодики в Китае на японском языке»; «Книги и брошюры о Китае», «Маньчжурии и Внутренней Монголии»; «Административное деление Китая»; «Библиографический указатель японской журнальной литературы за 1932—1933 годы»; «Новая японская книга о Маньчжурии (Фуцзимагари С. Создание “Маньчжоуго” и его естественные богатства)» и другие [172] . Но однажды счастливая харбинская жизнь закончилась...
172
РВВ. С. 133.
В каждом следственном деле из тех, что мне доводилось видеть в различных архивах, есть своя интрига, свой драматизм, свои загадки. В деле Василия Николаевича Крылова всего это — через край. В его аресте 1 сентября 1937 года не усматривается поначалу никаких «восточных мотивов», хотя востоковедов всех уровней из самых разных организаций «брали» с самого начала года. С началом японо-китайской войны 7 июля 1937 года волна арестов начала набирать мощь цунами, но общих для всех японоведов обвинений пока не выдвигалось, за исключением пропагандистских нападок в советской прессе [173] . Большинство, конечно, было схвачено как «японские шпионы», но присутствовали и другие, более привычные для того времени обвинения — в троцкизме и контрреволюционной агитации. Постановление на арест Василия Николаевича Крылова было подготовлено 29 августа. В документе говорилось, что В.Н. Крылов «достаточно изобличается в том, что, будучи контрреволюционно настроен, высказывал троцкистские настроения по адресу вождя партии. Прибыл на территорию СССР как агент японских разведывательных органов со шпионскими заданиями» [174] . Никаких доказательств и оснований для ареста, конечно, приведено не было — «достаточно изобличается», и все на этом. При этом о разведывательной, в пользу Японии, версии следователями было забыто сразу же и вплоть до вынесения предложений о передачи дела на рассмотрения Особого совещания (ОСО) — знаменитой «тройки».
173
Приложение 12.
174
Здесь и далее цитируется по указ, делу ГА РФ с исправлением орфографических и синтаксических ошибок.
Здесь надо заметить, что, помимо всего прочего, следственное дело Василия Крылова впервые позволяет нам более четко определить основных палачей московских японоведов страшного 1937 года. В делах, открытых позднее, после выхода приказа НКВД СССР № 00593 «О харбинцах», хорошо видно, что времени правильно оформлять документы у чрезвычайно загруженных «работой» чекистов не было — подписи стоят на положенных местах, а вот их расшифровки присутствуют не всегда. В конце августа 1937-го чекисты только начинали «работать по восточникам» и были аккуратнее. Теперь мы знаем, что постановления на арест Крылова, Ощепкова и многих других московских японоведов завизированы военным прокурором Московского военного округа Юлием Берманом (его самого расстреляют годом позже). Дела по большинству японоведов непосредственно вела тройка следователей и оперуполномоченных Московского областного управления НКВД в составе: Вольфсон, Наседкин, Воденко — это они лично избивали, пытали и уничтожали цвет столичного востоковедения.
Постановление об аресте подписано, это отчетливо видно, дрожащей рукой: шестидесятилетнего — старика по меркам тех лет — Крылова брали, видимо, ночью, в его квартире в доме номер 10 по 2-й Домбровской улице в городе Пушкине Московской области, куда Василий Николаевич вынужден был переехать из Москвы, будучи не в силах платить за квартиру в столице [175] . Позже в этот же длинный деревянный барак (по старой памяти?) ворвутся чекисты в поисках друга и соседа Василия Крылова — Владимира Плешакова. Сопутствующий аресту обыск ничего не дал: изъяли паспорт и два фото: «Крылова и китайца». Нечувствительные к настоящим разведывательным мелочам следователи личность «китайца» устанавливать не стали, и в деле это фото отсутствует. В доме осталась жена Крылова Зинаида Викторовна и сын Кирилл 18 лет. Старшая дочь — тоже Зинаида — была геологом и находилась в экспедиции.
175
Дом номер 10 сохранился — двухэтажный барак на 30 семей предполагается снести в 2014 году, что немного жаль — там бывал едва ли не весь цвет советского японоведения 1930-х...
Первый допрос состоялся 7 сентября в Бутырской тюрьме. Допрашивал помощник оперуполномоченного 3-го отдела НКВД по Московской области Воденко, и линия следствия очень скоро приняла довольно необычный для схваченных востоковедов характер. Поначалу Крылов сообщил уже известные нам биографические сведение. При этом он либо не раскрыл, либо Воденко не внес в протокол допроса информацию о своей связи с разведкой. Затем речь пошла о последнем периоде жизни арестованного: «В Москву я приехал из Харбина 18 июля 1934 года... После двух месяцев поступил работать в издательство “Советская энциклопедия” в качестве редактора японистских трудов... По сокращении работы в этом учреждении в конце 1935 года я уволился по собственному желанию. В 1936 году работал в Тихоокеанском кабинете [176] японистом». После этого следователь потребовал сообщить о «знакомых по Харбину». И Крылов сообщил, назвав первым практически неизвестного сегодня япониста Баяна Петровича Матиасевича, работавшего с ним в Тихоокеанском кабинете [177] . Следующие два листа дела посвящены развернутой характеристике Матиасевича как «непримиримого врага Советской власти». Никаких фактов вражеской деятельности коллеги Крылов, конечно, привести не мог, и в почти бессвязной груде слов следователь жирным красным карандашом подчеркивал то, что хоть как-то могло помочь НКВД создать очередной липовый заговор: «Числа 20-го августа Матиасевич заехал ко мне на квартиру, высказал мне свои террористические настроения по отношению к руководителям партии и Советского правительства, которые, по его мнению, ведут страну к гибели».
176
Отдел по изучению стран АТР в Коммунистической академии—высшем учебном и научно-исследовательском учреждений, существовавшем в Москве в 1918—1936 гг.
177
Матиасевич Баян Петрович. Родился в 1891 г. в г. Кяхта; русский; образование среднее; б/п; институт Мирового хозяйства: младший научный сотрудник. Проживал: Москва, ул. Малые Кочки, д. 34, корп. 1, кв. 5. Арестован 8 сентября 1937 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 10 октября 1937 г., обв.: участии в антисоветской террористической организации. Расстрелян 17 октября 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован 2 июля 1957 г. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
Удовлетворенный следователь Воденко требует назвать остальных, и обессиленный Крылов продолжает: «Кроме Матиасевича в Харбине я находился в близких отношениях с братьями Нечаевыми — Федором [178] и Василием [179] . Молоптным Петром Прохоровичем [180] и Плешаковым Владимиром Дмитриевичем (подчеркнуто простым карандашом. —А.К.)...Федор Нечаев несколько месяцев тому назад заявил о том, что очень огорчен тем, что уволен из Разведывательного управления РККА (подчеркнуто красным карандашом и дважды отчеркнуто сбоку простым. —А.К.)...Плешаков Владимир Дмитриевич в Харбине работал переводчиком японского языка на КВЖД. В период 1921 года во Владивостоке находился на службе у Японской военной миссии. В СССР... прибыл в 1936 году, работает в НКИД переводчиком. Проживает рядом со мной в Пушкино. Заходит ко мне на квартиру. По своим политическим взглядам настроен враждебно к СССР».
178
Нечаев Федор Ильич. Родился в 1889 г. в г. Троицко-Савск; русский; образование среднее; б/п; без определенных занятий после возвращения из Харбина в 1936 г. Проживал: Москва, Большой Овчинниковский пер., д. 12, кв. 31. Арестован 11 сентября 1937 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 18 октября 1937 г., обв.: членстве в шпионскотеррористической группе и связи с агентами японской разведки. Расстрелян 21 октября 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован 2 июля 1957 г. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
179
Нечаев Василий Ильич. Родился в 1894 г., Забайкальская обл.,г. Троицко-Савск; русский; образование среднее; б/п; издательство «Иностранные рабочие СССР»: консультант. Проживал: Москва, 1-я Мещанская ул., Капельский пер., д. 13, кв. 4. Арестован 8 сентября 1937 г. Приговорен: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 18 октября 1937 г., обв.: в том, что проживал в Харбине, был связан с агентами Японской разведки. Расстрелян 21 октября 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирован в мае 1957 г. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
180
Молошный Петр Прохорович. Родился в 1906 г. Место рождения: г. Харбин; украинец; образование: высшее; б/п; Главное управление государственной съемки и картографии НКВД СССР: транскриптор-консультант; место проживания: г. Москва, ул. Усачева,д. 19 а, кор. 1, кв. 27 Арест: 03.08.1937. Осужд. 10.10.1937 Комиссией НКВД и прокуратурой СССР. Обв. в шпионаже в пользу японской разведки и участии в антисоветской шпионско-террористической организации. Расстрелян 17.10.1937. Место расстрела: Москва Реабилитация 6.10.1956 определением Военной Коллегии Верховного суда СССР. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
Все следующие протоколы допросов Крылова, которые велись несколько дней, а возможно, и суток, представляют собой нагромождение явно на ходу придумываемых «враждебных» высказываний несчастного старика, вроде вот этого: «Воспевая хвалебные гимны Троцкому, я со злобой и ненавистью ругал С...»
Именно так — не Сталина, а «С...»—рука помощника оперуполномоченного Воденко не поднялась написать фамилию «вождя народов» целиком — как бы чего не вышло... Зато не дрогнуло горячее сердце чекиста примешать к заговору семьи уже обреченных востоковедов, и арестованный «признавался»: «Кроме того, к этой контрреволюционной террористической организации принадлежали все наши жены, как то: Крылова Зинаида Викторовна (моя жена), возраст ее около 50 лет (похоже, что Крылов находился в таком состоянии, что даже не мог вспомнить возраст супруги, с которой прожил четверть века. — А.К.), уроженка Варшавы, русская, иждивенка... Нечаева Анна Дмитриевна (возраст около 48 лет) [181] ... Нечаева Серафима Дмитриевна [182] ... Плешакова Мария Ильинична (лет 48) [183] ...» Какой вред могли нанести эти женщины в те годы Советскому государству? По версии следствия это выглядело так: «Практически контрреволюционные и террористические высказывания женщин — членов террористической организации проводились на улицах, в очередях и других людских скоплениях. Наиболее активную роль в этом направлении играла Плешакова Мария Ильинична... Плешаков Владимир Дмитриевич проживал со мной в Пушкино по соседству и часто заходил ко мне на квартиру. Одно время он работал где-то на заводе в Горьковской области и, возвратившись оттуда, очень возмущался порядками в стране, благодаря чему ему пришлось там работать не по специальности переводчика, а где-то в канцелярии [184] . В июне Плешаков, подойдя к окну моего дома, пригласил меня пойти к нему в сад погулять. У меня в то время находился мой знакомый преподаватель японского языка Ануфриев [185] , мы все вместе отправились к Плешакову. Во время разговора Плешаков в присутствии своей жены Марии Ильиничны, меня и моей жены, а также Ануфриева ругал Советскую власть. Говорил, что в СССР творится беззаконие. Всюду аресты. Около 80 процентов харбинцев арестованы без разбору “ни за что” [186] . Жена его — Плешакова Мария Ильинична подтвердила слова своего мужа и добавила: “Да, в СССР такая жизнь, что, пожалуй, не нужно было бы ехать сюда. Нет никакой возможности прожить и дать образование детям”. Я и моя жена подтвердили их слова тем, что, действительно, жизнь в СССР очень тяжела, и вот мы находимся без работы, голодаем и не имеем жилплощади. После этого Плешакова стала часто бывать у нас в доме и говорила моей жене с плачем и злобой, что каждый день кого-нибудь да арестуют из ее знакомых, и вот опять арестовали какого-то профессора, у которого даже книги забрали при обыске, и теперь его жена обречена на мучения...»
181
Нечаева Анна Дмитриевна. Родилась в 1894 г. в г. Хабаровске; русская; образование незаконченное среднее; б/п; домашняя воспитательница детей. Проживала: Москва, ул. Пятницкая, Б. Овчинников пер., д. 12, кв. 31. Арестована 10 сентября 1937 г. Приговорена: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 18 октября 1937 г., обв.: в участии в сборищах шпионской террористической группы и в троцкистских, антисоветских разговорах. Расстреляна 21 октября 1937 г. Место захоронения — Московская обл., Бутово. Реабилитирована 2 июля 1957 г. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
182
Нечаева Серафима Дмшриевна.Родилась в 1899 г. в г. Троицко-Савск; русская; образование низшее; б/п; Домохозяйка. Проживала: Москва, Капельский пер., д. 13, кв. 4. Арестована 10 сентября 1937 г. Приговорена: Комиссией НКВД СССР и прокурора СССР 18октября 1937 г., обв.: участии в сборищах антисоветской шпионской диверсионной организации. Расстреляна 21 октября 1937 г. Место захоронения—Московская обл., Бутово. Реабилитирована в мае 1957 г. Источник: Москва, расстрельные списки — Бутовский полигон.
183
Сведения не обнаружены.
184
В те же годы в ту же Горьковскую область приехал работать мой дед — тракторист. Вскоре ему пришлось бежать, т.к. крестьяне решили, что трактора работают на дровах, днем напихали хвороста в моторный отсек и подожгли, ожидая, когда машина поедет. Трактор сгорел, а вина могла быть переложена на тракториста. Так что какой уж там переводчик японского языка...
185
Ануфриев Петр Семенович. Родился в 1889 г., в с. Посьет Приморской обл.; русский; образование высшее; б/п; зав. кафедрой японского языка Института востоковедения им. Нариманова.. Проживал: Москва, Большой Власьевский пер., д. 7, кв. 13. Арестован 4 июня 1938 г. Приговорен: ВКВС СССР 13 февраля 1939 г., обв.: шпионаж. Расстрелян 25 февраля 1939 г. Место захоронения — Москва, Донское кладбище. Реабилитирован 27 ноября 1991 г. ГВП СССР. Источник: Москва, расстрельные списки — Донской крематорий.
186
Владимир Дмитриевич Плешаков ошибался: основные аресты (46 317 человек) и расстрелы (30 992 человека) харбинцев были еще впереди — после вступления в силу приказа НКВД № 00593.
Оторвемся от чтения протокола и зададимся вопросом: а зачем эти люди покинули более-менее сытый Харбин и вернулись в страшную, голодную, терроризируемую НКВД Советскую Россию? Для чего? Настолько не знали, что происходит на родине? И коща это произошло? Ответы не так просты, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, по своим политическим убеждениям все наши герои были не просто «харбинцами», как это записано в анкете у В.Н. Крылова, но и «сменовеховцами устряловского толка», как был определен характер политического настроения друга В.Д. Плешакова японоведа и разведчика Василия Ощепкова, снимавшего, кстати говоря, на лето дачу по соседству. Они были готовы работать где угодно и кем угодно, лишь бы служить родине. Служить стране, которая, как они верили, нуждается в их преданности, профессионализме, грамотности—нуждается остро, как никогда. И все они были этой родиной преданы с редкостным садизмом — с уничтожением семей, жен, детей...