В тени восходящего солнца
Шрифт:
Внуку Исидора Незнайко, в дополнение к сохранившимся в семье личным документам деда, его фотографиям, вырезкам из газет, удалось получить некоторые материалы из архива БРЭМа — Главного бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжоу-Ди-Го — японской организации, созданной в Маньчжурии в конце 1934 года для контроля над русскими эмигрантами. После прекращения деятельности БРЭМа в 1945 году его архив был вывезен в Советский Союз, сейчас является российской собственностью и хранится в Хабаровске. В нем сохранились десятки тысяч дел на русских, живших в Маньчжурии, главным образом вдоль КВЖД, том числе и на нашего героя.
Теперь благодаря документам, составленным советской военной контрразведкой Смерш при задержании И.Я. Незнайко в 1945 году в Китае, мы можем документально подтвердить [151] , что Исидор Незнайко родился в кубанской станице Ахтырской 27 мая 1893 года. Когда мальчику было три года, далеко от Кубани, в Петербурге, принято решение о строительстве Китайско-Восточной железной дороги,
151
Государственные архивы Хабаровского края, архив БРЭМ. Р-830. Оп. 3. Д. 12398. Л. 2.
152
Здесь и далее: архив БРЭМ. Р-830. Оп. 3. Д. 12398. Л. 2.
О недовольстве архиепископа Николая уровнем способностей присланных «казачат» мы помним из первой главы. В семье Незнайко сохранились предания о том, как их дед, будучи молодым семинаристом, оказывал помощь в переводах произведений Чехова и Пушкина супруге ректора семинарии Елене Сэнума, получившей широкую известность как поэтесса и переводчик русских классиков Сэнума Каё, и у нас нет причин сомневаться в правдивости этих рассказов (не об этом ли писал Е.Г. Спальвин?). Это означает, что уже в молодости Исидор Незнайко не относился к числу бесперспективных учеников, а был выбран в качестве помощника переводчика, способного сверять японский и русский тексты. Известно, правда, и о личных симпатиях жены ректора к некоторым русским студентам, и в семье Незнайко помнят, что их предок не был в этом смысле исключением.
Помним мы и о непростых отношениях между русскими и японскими учениками семинарии, о скандале, ставшем известным благодаря мадемуазель Горячковской, о словах Василия Ощепкова: «Я истинный русский патриот, воспитанный хотя и в японской школе. Но эта школа научила меня любить прежде всего свой народ и Россию...» [153] Сегодня все это можно списать на необходимость, на революционный пафос, на условия жестокого времени, когда они произносились: либо так, либо — конец. Но вот свидетельства человека, которого, по счастью, не коснулись ужасы большевизма, которого нельзя заподозрить в японофобии (иначе он не прожил и не прослужил бы в этой стране более полувека), но который признан как выдающийся японовед,—Николая Японского. Его дневники, особенно к концу жизни, когда опыт давал себя знать, пестрят записями подобного характера: «Но какая же дрянь этот народ—японцы!...Настоящие Иуды! Дай не 30, а 3 сребреника — Христа продадут!... Все — грош! И самим им всем цена—медный грош!» (1.01.1890); «По проповеди: все помешано на деньгах, все только просят денег. Кроме о. Павла Ниицума, не знаю ни единого христианина и служащего Церкви! Боже, с какой бы радостию бросил все и уехал, чтоб и ввек не слыхать об Японии» (1893 г., без точной даты); «Япония — золотая середина. Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения» (1.10.1894). И вот новое свидетельство. В семье Незнайко бережно хранится аудиозапись, сделанная 27 мая 1959 года [154] . На ней Исидор Яковлевич Незнайко рассказывает сыновьям и внукам о своей судьбе, по меркам сегодняшнего дня довольно выспренне призывает любить родину, поет казачью песню. И только один раз голос старого казака срывается на рыдания — когда он вспоминает учебу в Токийской семинарии: «Тут тоже было для меня нелегко... И даже скажу — очень и очень тяжело! Оторванному от родины и от родителей. ..Ноя... крепился и пережил все трудности». Ни разу за весь рассказ—ни до, ни после—не слышно в голосе старого казака таких эмоций, такой боли, которыми наполнены короткие фразы об учебе в семинарии: «...очень и очень тяжело». Не тут ли разгадка вопроса о том, почему они, имевшие возможность выбирать, выбирали Россию, а не Японию?
153
Лукагиев М.Н. Указ. соч. С. 18.
154
Приложение 11.
Окончивший семинарию с отличным аттестатом и специальной карточкой «за очень хорошие успехи в учении и примерное поведение», Исидор Незнайко воспоминал: «По окончанию изучения японского языка я, как стипендиат Штаба Заамурского округа, обязан был служить только в Штабе округа и находиться в его распоряжении 6 лет. После возвращения в Харбин штаб округа откомандировал меня в качестве переводчика японского языка в распоряжение генерал-майора Добронравова, высочайше командированного в Маньчжурию для сооружения памятников русским воинам, павшим в Русско-японскую войну 1904—05 гг. Штаб-квартира генерала Добронравова находилась в городе Мукдене, но я больше всего находился в Дайрене и Порт-Артуре, где производились работы по сооружению памятников и приведению в порядок русских кладбищ и перевозке из разных отдаленных районов прахов русских воинов.
Зимой 1912 года по окончании работ возвратился в Харбин в Штаб округа и был назначен на должность переводчика при Штабе округа одновременно совмещая обязанности преподавателя японского языка в Школе местных языков при Штабе округа.
В июле 1914 года был призван на военную службу и назначен в 1-й Заамурский конный полк, а затем был переведен в Штаб округа для исполнения обязанностей переводчика.
В 1915 году, в мае, был назначен переводчиком Гарнизона на станции Куаньченцзы (рядом с Чаньчунем). В 1916 году был откомандирован в Российское Генеральное Консульство в городе Мукдене (при Генконсуле Колоколове) и исполнял обязанности драгомана и делопроизводителя Консульства».
В архиве Незнайко сохранились документы о назначении молодого переводчика в 9-й конный казачий полк и удостоверение российского консула С. Колоколова о том, что «Исидор Яковлевич Незнайко, состоя на службе, отличался прекрасным усердием к исполнению своих обязанностей, знанием дела и отличным поведением». С другого места службы—из 563-й пешей Саратовской дружины — было получено похожее удостоверение в том, что И.Я. Незнайко исполнял «возлагаемыя на него поручения с отличающей его старательностью, точностью и добросовестностью, проявляя во всех случаях (по отзывам японцев) прекрасное знание японского языка. Знает он так же хорошо и китайский язык. Ввиду его исполнительности, безукоризненного поведения, умения изъясняться на двух языках, а также ввиду его воспитанности и умения держать себя, он, Незнайко, является очень ценным и полезным служащим».
Незаурядные способности к языкам и «умение держать себя» всегда обращали внимание окружающих на И. Незнайко. Хорошо знавший семинаристов еще по Токио, не раз принимавший у них экзамены профессор Д.М. Позднеев, выполнявший в 1926 году в Маньчжурии поручения уже советской военной разведки, писал о коллеге: «В отношении японского языка дело поставлено еще слабее. На всю КВЖД имеется один работник Незнайко, который в постоянном разгоне и теперь давно уже отсутствует из переводческой комнаты, так как связан все время с Мукденскими конференциями» [155] .
155
Усов В.Н. Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века. М., 2002. С. 150.
Сам Исидор Яковлевич в своей автобиографии относит начало работы в разведке к советскому периоду: «В 1918 году перед закрытием Консульства возвратился в Куаньченцзы и был назначен на должность Старшего переводчика Охранной Стражи КВЖД при гарнизоне в Куаньченцзы. Одновременно работал некоторое время в паспортном пропускном пункте по назначению К.Г. [156] от Иркутского военного округа (правительства Колчака —А.К.), а затем постарался проникнуть в Комендантское управление (при коменданте станции). Занимался тайной информацией о японцах и их передвижению в Сибирь, работа была довольно опасная, приходилось необходимые записи условно делать на спичечных коробках. А затем расшифровывать и делать дома сводки донесений». Не исключено также, что, составляя свою автобиографию на допросе в Смерше, Незнайко сознательно скрыл факт своей работы на царскую разведку, догадываясь, что его друзья-соученики по семинарии поплатились за это жизнью.
156
Есть версия, что под этими буквами скрывается легендарный разведчик и востоковед Г.И. Мордвинов, работавший, в том числе, под псевдонимом Георгий Карлов, однако пока это только версия. Страничка на сайте СВР, посвященная Г. Мордвинову: http://svr.gov.ru/history/mor.htm
Наоборот, Исидор Незнайко старательно выделяет в автобиографии тему свой преданности родине, упоминая при этом весьма любопытные исторические факты. Например: «В 1919 году... принимал участие в протесте и задержании служащими станции двух товарных вагонов (японского командования), погруженных белобандитом Семеновым в Чите русским золотом и увозимых японцами под видом урн (прахов) японских воинов. Однако все мы, не имея реальной силы, не могли осуществить нашего справедливого протеста, против нас были выставлены пулеметы, вместо сбежавшего нашего машиниста паровоза японцы посадили своего, и вагоны с русским золотом на наших глазах полным ходом были увезены в Чаньчунь для перегрузки в японские вагоны. Мы не могли ничего сделать, как только составить акт об увозе золота, что и было сделано в то время начальником ст. Куаньченцзы тов. Суббота в присутствии коменданта станции подполковника Толстокулакова и др.».