В тени восходящего солнца
Шрифт:
О Сазонове вскользь упоминает французская исследовательница творчества советского писателя Бориса Пильняка, все в том же 1926 году путешествовавшего по Японии [146] , да в архиве МИД Японии сохранился один полицейский отчет по наблюдению за Сазоновым [147] . Есть непроверенная информация о том, что в 1930-х годах в Маньчжурии С.П. Сазонов был редактором журнала «Друг полиции», издававшегося Союзом чинов полиции марионеточного государства Маньчжоу-Ди-Го [148] . Если это так, неудивительно, что Смерш не испытывал никаких иллюзий по поводу действительных занятий бывшего семинариста.
146
Савелли Дана. Борис Пильняк в Японии: 1926. М., 2004. С. 222.
147
Приложение 10.
148
http://wap.siberia.forum24.ru/? 1-9-40-00000210-000-10001-0
В 1926 году Сазоновым интересовался и Разведупр РККА, и Иностранный отдел ГПУ. Мог ли при этом военный разведчик Ощепков сотрудничать с разведкой политической, в чьей компетенции находилась борьба с белогвардейскими организация за рубежом? Мог. Заметим, что, по данным М.Н. Лукашева, перед выездом в Японию Ощепков встретился в Китае с сотрудником ОГПУ «товарищем Егором», который фактически вынудил его дать согласие работать на обе советские разведки — военную и политическую.
В том же 1924 году на передний край борьбы с «дальневосточной белогвардейщиной и японским милитаризмом» — в харбинскую резидентуру ОГПУ был направлен один из активных участников операции по захвату Рейли и Савинкова, специалист по выводу на советскую территорию белых лидеров Василий Пудин. Пудина атаман Семенов не мог не интересовать. О такой добыче чекисты могли только мечтать, и неслучайно для организованного десятилетие спустя его преемниками дела было выбрано символичное название: «Мечтатели», имея «в видуте сипы за рубежом и в стране, которые страстно и... совершенно тщетно мечтали восстановить в России прежний социально-экономический строй» [149] . Генерал-лейтенант Григорий Семенов был самым ярким олицетворением такой силы на Дальнем Востоке. К тому же Семенов мог либо знать, ще находится вывезенное из России «золото Колчака», либо, если оно действительно хранилось в японских банках, у него были некоторые шансы это золото получить. Во всяком случае, в этом был уверен сам Семенов, а возможность получения «бриллиантов дня диктатуры пролетариата» для ОГЛУ была очень серьезным стимулом к решительным действиям против атамана, особенно когда вокруг него вертелась под видом секретарей и адъютантов целая «карусель» из бывших и действующих шпионов.
149
Окно заработало, но Политбюро испугалось... // Борис Гудзь, 15.08.2003 // официальный сайт ФСБ РФ.
Бежавший позже на Запад Григорий Беседовский в 1926 году был поверенным в делах СССР в Японии. Он вспоминал: «Свер-чевский (глава легальной резидентуры ОГПУ в Токио. — А.К.) заявил мне, что ему удалось вступить в контакт с атаманом Семеновым через одного из его адъютантов. Этот адъютант явился к Сверчевскому и заявил, что атаман Семенов склонен начать вести тайные переговоры с советским правительством о возвращении в СССР. Но он, Семенов, не хочет возвратиться как амнистированный преступник. Он желает возвратиться как герой... Сверчевский с восторгом рассказывал мне об этих переговорах. Он считал, что делает мировое дело, перетягивая Семенова на советскую сторону» [150] . Но Беседовского план Сверчевского не вдохновил: «...из японских кругов до меня стали доходить сведения, что семеновское окружение пускает слухи, что... вскоре предстоит сближение Семенова с Советским правительством и что Семенов сможет тогда... выхлопотать богатейшие концессии для японских предпринимателей на советской территории. Пока же под эти концессии семеновские адъютанты получают авансы у легковерных японцев... Я предложил Сверчевскому немедленно прекратить “переговоры” с семеновским адъютантом».
150
Беседовский Г.З. На путях к Термидору. М., 1997. С. 187—188.
Можно верить или не верить Беседовскому, но, как мне представляется, на пустом месте историю с попыткой контакта семе-новцев с представителями СССР он придумать был не в силах, да и незачем. В свою очередь, адъютанты Семенова никогда не пошли бы на контакт без санкции атамана, а того никак нельзя было заподозрить в симпатиях к советской власти. Возвратиться в СССР, да еще с надеждой на какое-то мифическое влияние на большевиков? Это даже не риск, это самоубийство. Другое дело, если бы ему, испытывавшему в то время серьезные проблемы, кто-то подсказал бы такой вариант их решения: вернуться в Советскую Россию, приведя с собой японские инвестиции (а может, и привезя наличные), получив прощение, остаться на плаву, вернуться к военному командованию, остаться, в конце концов, настоящим генералом — с войсками, а не с судебными тяжбами. Японцев в таком случае можно и обмануть — не страшно. И этот кто-то должен был быть настолько убедительным источником информации для бывшего атамана, что тот согласился рискнуть. Но от кого могла исходить эта идея? И если из советских спецслужб, то почему о ней не знал резидент ОГПУ Владимир Сверчевский?
Во всех случаях развития событий по модели операции «Трест» легальные резидентуры ОГПУ либо не принимали в них участия, либо это участие сводили к минимуму. Выводом нужного лица на советскую территорию занимались агенты-нелегалы, к которым, по всей вероятности, относились и некоторые из круживших вокруг Семенова адъютантов. Курировать их мог человек с полномочиями из Москвы: например, все тот же участник вывода Савинкова Василий Пудин, находившийся в соседней с Японией Маньчжурии, или кто-то из его шефов. Однако Токио — не Париж, не Варшава и даже не Харбин. И сообщение с СССР здесь не такое интенсивное, и японская полиция работает совсем не так расслабленно, как французская или китайская, да к тому же видно любого иностранца буквально за версту. Да, помощь резидента Сверчевского могла пригодиться, но вот только зачем он рассказал о «переговорах» Беседовскому? Загадка. Так или иначе, тайная операция стала достоянием гласности и была немедленно прекращена. Причем даже не очень понятно кем—ведь не Беседовский же мог запретить ОГПУ нелегальные контакты с представителями белой эмиграции! Тем не менее «трест» лопнул, и Семенов уже никогда не поверил бы большевикам. И вот что интересно: Василий Ощепков в нарушение всех правил конспирации был отозван в СССР еще до инцидента со Сверчевским, который тоже вскоре покинул Токио. Из Харбина немедленно вернулся в Москву Василий Пудин. Одновременно уволился из Центросоюза Владимир Плешаков и отбыл в неизвестном направлении. А вскоре Японию покинули и сам атаман Григорий Семенов вместе со своим секретарем Степаном Сазоновым.
Так была или нет попытка вывода на советскую территорию Григория Семенова? Уверен, что да, была. Она вычисляется примерно так же, как невидимые в телескоп звезды вычисляются математическим путем. Ответ, подкрепленный материалами, находится в каком-то из наших архивов. Пока что единственный из них, работающий с исследователями, — ЦА ФСБ — сообщил мне, что «сведениями о попытках вывода в 1926 г. на советскую территорию из Японии атамана Семенова Г.М. (в том числе о причастности к этому японистов-переводчиков Ощепкова В.С., Плешакова В.Д. и Сазонова С.П.) не располагает»...
Десятилетие спустя арестованный В.Д. Плешаков или ничего не сказал о своей работе в советской военной разведке, или, что скорее всего, это не было зафиксировано протоколом. Подследственный только констатировал, что проработал в Хакодатэ до 1928 года, после чего через Харбин выехал во Владивосток. Мы не знаем пока, чем он там занимался, но через два года он снова вернулся в Харбин, где на этот раз оставался, работая на железной дороге, до 1935 года, то есть до передачи КВЖД японцам, после чего, почему-то зарегистрировавшись сначала в Горьковской области и получив там паспорт, оказался в Москве.
То, что говорил Владимир Плешаков своему следователю дальше, представляло большой интерес для последнего, но, увы, не несет никакой полезной информации для нас: обычный самооговор и рассказы о «вредительской деятельности» в составе «контрреволюционной троцкистской террористической организации». Интересны, пожалуй, только списки японцев, которых Плешаков называет «работниками полиции»; некоторые из них — его однокашники по семинарии.
Владимир Дмитриевич Плешаков признал себя виновным в «вооруженной борьбе с Сов. властью являясь офицером в чине подпоручика в штабе Колчака» и в том, что был завербован японской разведкой в 1935 году, хотя так и не подтвердил, что как-либо на эту разведку работал. «Кроме того, изобличается показаниями руководителя шпионско-террористической организации в СССР полковником Крыловым в том, что являлся членом шпионско-террористической организации и вел контрреволюционную троцкистскую пропаганду». Чекисты арестовали Плешакова, действительно не зная, что он их коллега, и не интересуясь его реальными возможностями в разведке. Снова мы приходим к выводу, что надо было набрать нужное количество людей, хоть как-то связанных с Японией, чтобы отчитаться о «широком троцкистском заговоре» с участием японских спецслужб — нагнетание враждебного отношения к Японии особенно усилилось летом 1937 года. А но времени ареста подоспел и приказ № 00593. Необходимость в придумывании троцкистского заговора отпала, и японоведов начали быстро и неуклонно уничтожать по стандартному обвинению в шпионаже в пользу Японии.
Владимир Дмитриевич Плешаков был расстрелян на Бутовском полигоне под Москвой 14 октября 1937 года. Реабилитирован В.Д. Плешаков был 2 июля 1957 года. Но мы по-прежнему знаем об этом загадочном персонаже очень мало.
Глава 5. ИСИДОР НЕЗНАЙКО: «...СОСТОЯЛ СЕКРЕТНЫМ СВЯЗИСТОМ»
Уплывают назад верстовые столбы
Вторят пары колесные струнам
Долог путь. Как уже далеко от Москвы,
Как еще далеко до Квантуна...
В начале XVIII века в Японии произошла история, которую знает сегодня весь мир. 47 самураев, оставшихся без хозяина, — ронинов совершили акт мести, отрубив голову обидчику их повелителя, из-за которого тот вынужден был расстаться с жизнью. Сами ронины тоже оказались приговорены к смерти и погибли, но... События эти известны нам в подробностях во многом благодаря тому, что одному из них удалось выжить и в конце жизни написать воспоминания. История о чудом спасшемся ронине всегда напоминает мне о деле Исидора Незнайко — единственного известного мне на сегодняшний день выпускника Токийской семинарии, окончившего свои дни не на расстрельном полигоне и не в тюремной камере, а дома — среди родных и близких ему людей. Благодаря этому, а также усилиями его внука Виктора Викторовича Незнайко в нашем распоряжении сегодня оказался целый ряд уникальных материалов, позволяющих в значительной мере восстановить жизненный путь еще одного воспитанника Николая Японского.