Вадимка
Шрифт:
Не помня себя, Вадимка закрыл глаза, он приготовился падать в бездну. Ему показалось, что они с дядей Василем, взявшись за руки, уже летят вниз. Он ждал удара, но удара все не было и не было. Вадимка открыл глаза - они стояли у самого края пристани, дядя Василий обхватил его за плечи и прижал к себе. Все, что творилось рядом с ними, Вадимка понимал с трудом - кто-то стрелял, кто-то молился, кто-то до хрипоты кричал.
Напор толпы прекратился, Вадимка стал приходить в себя.
Пароход скрылся в темноте.
– Ну, парнишша, придется ставить свечки всем угодникам,
– проговорил дядя Василий.
Рядом стоял Яков Чугреев, он плакал, не стесняясь никого. Вадимка чувствовал, что ему в ногу уперлось что-то твердое и очень больно давило. Это был, наверно, тот самый офицерский чемодан, который Яков вчера взял из его рук. С ним Чугреев не расставался.
Кто-то осипшим голосом завопил в сторону ушедшего парохода:
– Стойте! Стойте, защитники Всевеликого войска Донского! Стойте, сволочи!
– и выстрелил из винтовки в темноту.
Где-то близко тоже слышался крик:
– Да рази ж можно с людьми так поступать! Рази ж можно! Зверье проклятое!
Казак в полушубке негромко, басовито выговаривал:
– Эх, подойтить бы к этому морскому капитану да раздвоить бы башку этой мерзотине... Винтовка - не то. Тут шашка нужна.
И только державшийся за свои мешки казак повторял, как и прежде:
– А можа это не последний пароход... Кто ж его знает... Можа не последний!
Вадимка почувствовал, как дядя Василий выпустил его из рук.
– Люди ведь тонут там, люди!
– в отчаянии закричал Алешин.
Нагнувшись над краем пристани, он стал командовать:
– Плывите к берегу, тут близко... Без паники, без паники!.. А вы чего без толку орете?
– набросился он на стоявших рядом.
– Связывайте все, что можно связать, бросайте концы утопающим. Быстро!
На пристани началась суета. Вадимка подивился находчивости солдат они снимали с себя пояса, связывали их. Начали собирать английское обмундирование, валявшееся под ногами. Френчи и шинели связывали между собой рукавами, с ними связывали штанины брюк. Получались длинные, несуразные связки, которые тут же кто-то окрестил "спасательными канатами". Их быстро спускали с пристани. Вадимка изо всех сил помогал взрослым. В отблеске огня он различал, как большинство упавших в воду поплыло к берегу, откуда им что-то кричали, многие хватались за концы "спасательных канатов". На пристань стали поднимать спасенных, с них текла вода, от холода они дрожали, старались отдышаться.
– Ну, как Ердань? Дюже соленая?
– спрашивал кто-то.
Но внимание Вадимки теперь было привлечено к другому.
– Казаки!
– вдруг где-то недалеко раздался зычный командирский голос.
– Кто со мной? Будем пробиваться в Крым сухим путем. Другой дороги у нас не осталось. В порту много брошенного оружия, подбирайте его - и с богом! Пулеметов побольше!.. Кто со мной?
Вадимка сразу узнал голос полковника Мальцева.
– А мы, сосед, что будем делать?
– сказал Яков, утирая слезы. Двинем в Крым?
– ...Ну, ты как хочешь, а я как знаю, - помолчав, нехотя ответил Алешин.
– Значит, не пойдешь?.. Я давно догадывался.
–
– Уговаривать тебя некогда. Дело твое... А жалко - три службы сломали вместе.
– Яков, куда тебя черт понесет? На кой леший тебе Крым? В седле не удержались, на хвосте не удержишься!..
– Не в том дело!
– перебил Чугреев.
– Сам знаешь, уж больно много я красным задолжал. Как бы они не стали взыскивать все долги сполна. Так что приходится одной дорожки держаться... Ежели доберешься до дому, скажи моим, что велел, мол, кланяться, а сам пошел долю искать... Прощай, сосед!
Яков тряхнул головой, вскинул ремень винтовки на плечо и с офицерским чемоданом в руке пошел, расталкивая галдевшую толпу.
...С Мальцевым ушло немало народу, на пристани стало просторнее. Скоро тут все утихомирилось. Люди снова стали рассаживаться кучками. Слышался ровный гомон. Было похоже, что пароходов уже не ждали. Пожар на берегу угасал, на пристани стало темнее, более густо потянуло смрадом. Вадимка и Василий Алешин нашли то место, где они недавно располагались.
Английская амуниция была изрядно затоптана грязными сапогами, от ящика, в котором была водка, остались одни щепки, осколки от бутылок хрустели под ногами. По этому месту, видать, прошло много ног.
– Садись, парнишша... Теперь нам осталось только ждать готового... Отдыхай, - сказал Алешин, подстилая ему валявшуюся шинель.
Долго сидели молча. Вадимка был потрясен всем, что увидел в эту ночь, но все заслонила коренастая фигура Якова. Перед глазами так и стояло - с винтовкой и чемоданом сосед уходит от них, исчезая в толпе, одетой в английские шинели.
Вадимка по привычке шморгнул носом и прошептал, поглядывая украдкой на Алешина.
– Ушел дядя Яков, ну и нехай себе... Ему, стало быть, не жалко ни дома, ни хутора... Не очень-то они ему нужны!
Дядя Василий долго молчал, а потом похлопал своего собеседника по спине и будто нехотя сказал:
– Рыба ишшет где глубже, а человек - где лучше.
– Ну, конечно, ты делаешь как лучше!
– Эх, парень, парень... И что ты ко мне пристал...
– Доберемся до дому, эх и заживем! Правда, дядя Василь?
– Дай-то бог... А то ведь только тем и занимаемся, что стреляем друг в друга.
Дядя Василь снова замолчал. Вадимка был несказанно рад, что с ним разговаривают как со взрослым, и тоже молчал - он боялся каким-либо неосторожным словом рассердить соседа.
– А нынче вот, - снова заговорил дядя Василий, - я дошел до края и конца - тут край земли нашей, тут и войне конец. С нынешней ночи я могу жить не по воинскому уставу, а сам по себе. Нынче я опять Василий Алешин, каким меня мать родила. И думаю я - не пора ли тебе, Василий Алешин, жить, как велит тебе твоя душа... А душа-то, она от войны совсем изнемогла... Вернусь вот домой и начну жить с того места, на каком меня застала война... Дело тут простое... Ежели мне кто сделал добро, так и я же буду платить ему тем же. Ежели каждый из нас да начнет жить по этому человеческому закону, то и жизнь станет совсем другой. Свет-то, он стоит на добрых людях.