Валенки для бабушки
Шрифт:
Он слегка накручивает пружину и включает. Хата словно наполняется тысячью шершней и обезумевших ос, выясняющих отношения: кто из них сильнее жужжит.
– Хороша игрушка, нечего сказать… – Дед стучит тыльной стороной ладони по корпусу работающей бритвы. – Что тебе улей с пчёлами… Только как эту штуковину Коля-танкист заводить будет, у него же все пальцы в танке отгорели.
Внук заворожённо смотрит на диковинку и с опаской просит:
– Деда, а вы поменяйтесь, а? Всё равно у тебя один сапог лишний: деревяшка
– Не положено, малыш, я выполняю предписание: Татарников – сапоги, Татаринов – бритва. – Военный отдаёт честь и выходит.
…А клубок памяти раскручивается дальше. Малыш уже на рентгеновском столе в городе Междуреченске, куда привёз папка, потому что у сына свело ногу и она перестала разгибаться.
Папина мама, Басиня, строго наказала:
– Предложат резать – вертайтесь назад, сама лечить буду.
Врачи однозначно заявили:
– Только ампутация, и никаких гвоздей.
Папка сгрёб сына в охапку:
– Резать не дам.
А он заорал, как поросёнок под ножом:
– Режьте, не слушайте его, я буду тоже ветеран, на одной ноге, как дедушка. Мне тоже будут подарки дарить.
Женщина-врач, вытирая слёзы и одновременно как бы смеясь, еле слышно повторяет:
– Дурачок ты, дурачок, какой ветеран… какие подарки… не приведи Господи.
Бабушка Аксинья колдовала над скрюченной ногой, делала примочки из трав, водила пальцем по сучку на табуретке, затем выписывала восьмёрки над коленкой, приговаривая:
– Уйди, болячка, с нашего порога. С нашего порога сначала на пенёчек, с пенёчка на кочку, с кочки в болото – уйди глубоко-глубоко…
Благодаря бабушке-знахарке «ветераном» малыш так и не стал. Через месяц уже носился как угорелый по берегу Томи. Это позже, а пока…
Раздавшийся из хаты странный грохот заставил деда встать и поспешить в дом. Увиденное сразило инвалида наповал. Он начал медленно оседать, кожаные ремни протеза остро вдавились в кожу. Боль подействовала отрезвляюще.
Перевёрнутый гробик зловеще лежал на полу, рядом дымились стружки, которыми дед щедро усыпал дно, чтобы внучку мягче было. Свеча не погасла от падения, и от неё вот-вот готова была загореться обивка гробика.
«Покойник» нагибается, поднимает свечку, трясёт её и как бы выговаривает ей:
– Капнула, зараза… Горячая…
Все женщины в полуобморочном состоянии, обе бабушки, путаясь – то с правого, то с левого плеча, крестятся, испуганно шепчут:
– Свят, свят, спаси и сохрани… не лиши рассудка.
Мать мальчика, придя в себя, тянет руки к сыночку и истерично заливается горючими слезами:
– Что же мы натворили, сыночка, родненький! В гробик тебя уложили-и-и да чуть не закопали-и-и… Прости ты нас, грешных, хотели рядышком похоронить.
Якуниха сложила крестом
– Господи Иисусе… чудо… мёртвый восстал, – лепечет она, бочком пятясь к выходу.
Между тем в хату вошёл могучего телосложения парень в солдатской форме.
– Батя, я выкопал, там мягко, сплошной назём.
– А чего же не мягко, если на этом месте раньше конюшня была старателей с золотых приисков, – весело пояснил дед. – Только зря копал-то, живёхонек твой сыночек.
…Барак заключённых живёт обычной утренней процедурой: расправляются одеяла на нарах, кто-то мягкими щелчками встряхивает портянки, усиливая и без того густой «парфюм» мужского жилища, слышно громкое, «лошадиное» фырканье возле умывальников – словом, отряд готовится к построению.
Входит надзиратель:
– Бокерия! После поверки – к хозяину. Пошевеливайтесь, живей, живей… – он смачно поддаёт пенделя подвернувшемуся молодому зэку.
Тот ехидно склабится:
– Спасибочко, начальник. Наверное, опять кто-то рожает… – урка, глубоко вдохнув, изображает движением руки округлый живот. – А может, опять жмурика срисовать… зафиксировать, так сказать, отходняк к небесам?
– Ша, Навылет. Подвинь организм, – слегка оттолкнув молодого, к Бокерии подходит седовласый заключённый, нары которого в бараке стоят особняком. – Так что, батоно, то ли радоваться тебе, то ли готовить очко под пистон от хозяина. С воли передали: жив пацан, которого ты в жмуры отписал. Как бы тебе ещё не накинули!
Шалва Герасимович не только на зоне, но и в посёлке был на особом счету. Первая медицинская помощь – это Шалгерасимыч Так, одним словом, уважительно его называли и сидельцы, и вольные.
Буквально день назад он осматривал мальчика в хате собачника Сидора. Предварительно констатировал смерть, так как об этом свидетельствовали все первичные признаки: отсутствие дыхания и реакции зрачков на свет, остановка сердца.
Внимание врача привлёк необычный нательный крестик на груди покойного. Именно от него при ударе током образовался шрам-ожог в виде креста. Шалва осторожно покачал на своей ладони крестик, осматривая со всех сторон.
– Впервые вижу такой. Особое литьё. И зарубки по бокам… Скорее всего, неспроста.
– Вообще-то его носила Аннушка, моя жена. А когда я повёз сынишку в город, в больницу, она и надела ему свой крестик. Ногу ему хотели отнять, ты же сам, Шалгерасимыч, посоветовал везти. У него была… эта… э-э-э… – Сидор мучительно морщит лоб.
– Контрактура коленного сустава, – грустно напомнил врач.
– Во-во, она самая.
Шалва аккуратно погладил края крестика и осторожно расправил его на груди покойника.