Валентина. Мой брат Наполеон
Шрифт:
— И… и одинаковые манеры?
— У меня менее резкие, — ответила я сухо.
— Мне всегда он представлялся очень резким, — глубоко вздохнула Мария-Луиза с боязливым выражением.
Осознав, что допустила ошибку, я постаралась ее скорее успокоить.
— За его резкостью часто скрываются глубокие чувства.
— Глубокие чувства? Буду об этом помнить. А он всегда очень строг?
— Он пытается довольно часто быть строгим, полагая, несомненно, что от него ожидают строгости. Или, быть может, он сам ожидает этого от себя. В целом он человек настроения, которое очень быстро меняется. Лучший способ справиться с его плохим настроением, мрачным расположением духа — заставить его рассмеяться.
— Для меня это не так просто, — заявила она. — Расскажите, пожалуйста, еще о нем, Каролина. Что-нибудь приятное, ободряющее, если сможете.
— Порой император похож на расшалившегося школьника, — начала я. — Когда в хорошем настроении, охотно подшучивает над людьми, и тогда нужно держать ухо востро.
— Ну, он совсем как обыкновенный человек! — воскликнула Мария-Луиза.
— На свете мало более человечных людей, — заметила я, явно преувеличивая.
К концу нашего путешествия я заметила: Марию-Луизу что-то сильно беспокоит, но ей неловко об этом говорить. Всякий раз, собравшись духом, она начинала фразу, потом краснела, обрывала на полуслове и переходила на погоду. В конце концов я, не в силах преодолеть любопытство, прямо спросила, не могу ли я ей помочь, возможно, дать какой-то конкретный совет. Она кивнула, устремив неподвижный взгляд в пространство, повыше моего левого плеча.
— Каролина, — выпалила она наконец, — вы испытывали страх в первую ночь?
Испытывала страх! Я чуть было не расхохоталась. Разве могла я испытывать страх, когда так страстно желала Мюрата! Однако я не рассмеялась, а глубоко вздохнула и сделала вид, что готова расплакаться.
— Я вижу, вам было страшно, — сказала она серьезно.
— Не страшно, а тревожно, — ответила я также серьезно. — И я очень, очень нервничала.
— Сколько вам было тогда лет, Каролина?
— Почти столько же, сколько и вам.
— Тем не менее, у вас, безусловно, было больше свободы, и вы встречались до свадьбы со многими мужчинами. В тот период вам не мешал придворный протокол. Мне же еще не приходилось оставаться наедине с мужчиной, кроме моего отца. Мне наказали быть такой же образцовой женой, кокой я была дочерью. Но оказаться впервые один на один с мужчиной и к тому же с мужем! Сама мысль уже приводит меня в ужас. Что произойдет со мной, когда я и император останемся одни?
— Наполеон, конечно же, обнимет и поцелует вас.
— В лоб, как мой папа?
— И в лоб, и в щеки, и в губы.
— Да, разумеется, и в губы, — покраснела она, прежде чем смогла произнести эти слова. — И от этого у меня родится ребенок.
Я старалась не смотреть на Марию-Луизу с сожалением.
— Дорогая Луиза, вы что, абсолютно ничего не знаете? Вас не посвятили в интимную сторону брачной жизни?
— Совсем ничего, — горестно проговорила она. — Меня всегда мучило любопытство, но никто мне ни о чем не рассказывал. Я хотела спросить отца, но не хватало смелости. Потом я набралась храбрости и обратилась с моими вопросами к мачехе. Она выглядела шокированной и только сказала: «Молись, дитя мое, и уповай на бога». Я молилась, но никакого толку. Позднее я поинтересовалась у графини Лазански. Та тоже заговорила о боге. «В нужное время Всемогущий Господь просветит вас». Затем я подслушала, как две горничные толковали о замужестве. Одна из них сказала, что, если муж поцелует жену в губы, то она забеременеет. Другая поддакнула и добавила: пройдет девять месяцев и ребенок появится на свет через пупок. Я не могла в это поверить, ведь мой пупок очень маленький.
У Марии-Луизы любопытство усиливалось по мере того, с чем ей приходилось сталкиваться в юные годы. Домашние животные были исключительно женского пола; из романов изымались целые страницы, где упоминалось о различиях между мужчиной и женщиной; статуи обнаженных людей были украшены (по-моему, обезображены) фиговыми листочками.
— Как замужняя женщина и мать, — умоляла она, — пожалуйста, скажите мне всю правду, Каролина.
— Ну… — начала я, чувствуя себя непривычно скованно.
— Женщина зачинает не от поцелуя в губы?
— Нет, Луиза.
— И ребенок родится не через пупок?
— Нет, Луиза.
Я молча покачала головой, удивляясь, что я, обладающая огромным опытом, часто откровенно непристойного поведения, не находила нужных слов. Была ли я такой же несведущей, как Мария-Луиза? Возможно, в очень раннем возрасте, хотя Мюрат любил утверждать, что я родилась со знанием всего, что касается отношений мужчины и женщины. Но с этим согласиться, при всей моей скромности, я не могу.
— Если не через пупок, то откуда? — спросила девушка, постепенно смелея.
— Из местности, расположенной значительно ниже, — ответила я, чувствуя, что у меня пылают щеки.
— Я часто чувствую там легкое покалывание, — проговорила она, медленно склоняя голову. — Довольно приятное, очень возбуждающее. Нередко это случается при виде красивого мужчины, даже если я нахожусь с ним не наедине.
— Вполне возможно.
— И здесь тоже, — положила она руки на грудь. — Потом все проходит, и у меня возникает ощущение, будто я утратила что-то очень ценное и таинственное… Но если не от поцелуя в губы, то каким образом? — закончила Мария-Луиза.
Оказавшись в затруднительном положении, я сказала как можно тверже:
— Император сам все объяснит. Ему не понравится, если я лишу его этой привилегии.
— Прекрасно, — обиженно проговорила Мария-Луиза. — Должна этим довольствоваться.
Между тем мы приближались к Созону. Шел сильный дождь. Как мне позднее рассказывал Мюрат, Наполеон становился все нетерпеливее. Ругал меня за медлительность, за ненужные остановки, и брань продолжалась до тех пор, пока не показались первые всадники нашей процессии.
— Мюрат, — сказал Наполеон в волнении, — мы подготовили моей жене небольшой сюрприз, то есть захватим ее врасплох на дороге, переодетыми, конечно. Обязательно переодетыми.
Наполеон и Мюрат, наряженные младшими офицерами кавалерии, сели на коней и поскакали под холодным ливнем. Скоро промокли до костей, а когда дождь перемешался со снегом, они были вынуждены — Наполеон неохотно, а Мюрат с радостью — укрыться на церковной паперти. Показалась наша кавалькада. По приказу Наполеона Мюрат выскочил на дорогу и остановил лошадей. Следом за ним бросился Наполеон и с силой распахнул дверцу кареты.