Валькирия в черном
Шрифт:
– Кого?
– Сашку на Кипре.
– Что вы такое говорите?!
– Он всегда считал меня ничтожеством, унижал… давал деньги мне и презирал меня за это… Я не мог этого больше терпеть… Когда убили Бориса… брата допрашивали и меня тоже, всех нас и Архиповых… и потом в городе болтали, что они отомстят нам. И я подумал – как все складывается одно к одному, теперь наконец я смогу его убить, а подумают на них.
– Вы бредите… я не верю.
– Я отдыхал в Греции, и он позвонил, сказал, что на выходные прилетит на Кипр в наш дом, встряхнуться. Он меня не
– Я вам не верю, слышите… слышишь, я тебе не верю. Как ты мог провезти за границей пистолет?
– Мама тоже никогда не верила, что я способен что-то сделать… что-то стоящее, мужское. Скажите ей – это я. Ей станет легче, когда она узнает, что это не семья тети Адель. Пистолет был там, на вилле, у него в письменном столе, я просто взял его в кабинете. Посмотрите у меня в гараже дома… в коробке. Он там и сейчас.
Ком из бинтов на подушке затих. Глаз потух. Пальцы, вцепившиеся в одеяло, расслабились.
Медсестра наклонилась над ним.
– Ну вот, – шепнул ей Мишель Пархоменко.
– Все хорошо, милый.
Это сказал кто-то из НИХ – тех трех, замерших в ожидании.
– Я позову доктора, а вам лучше теперь уйти.
Это сказала медсестра. Гущин и Катя беспрекословно подчинились.
Обыск в доме Пархоменко начался, как только известили Электрогорскую прокуратуру и побывали в местном суде.
Готовились перевернуть весь этот богатый особняк, но нашли почти сразу.
В гараже в коробке из-под гаванских сигар – пистолет.
Наталья Пархоменко, оставшаяся в доме полной хозяйкой, наблюдала за обыском, сидя в шезлонге на веранде, куря сигарету.
В вечернем воздухе витал сладковатый аромат марихуаны.
– Проверить по обоим убийствам – Александра Пархоменко, по тем данным, что кипрская полиция переслала, и по Архипову тоже, – распорядился Гущин.
Когда сидели в Электрогорском отделе и ждали результатов проверки, из больницы позвонили: Михаил Пархоменко скончался.
Потом стемнело.
Катя подумала – вот воскресный вечер. Тут в Электрогорске люди едут с дач и огородов на трамвае. А она даже и не заметила, что воскресенье.
Пистолет оказался тем самым оружием, из которого застрелили Александра Пархоменко.
Гущин долго читал заключение, сброшенное по факсу, словно до сих пор не верил – даже экспертам.
К убийству на проспекте Мира этот пистолет отношения не имел.
Глава 50
ПЛОХИШИ
На этом воскресенье – утро, день, вечер – не закончилось. Электрогорск припас кое-что еще.
– Из опорного пункта участковый Игрушкин докладывает, товарищ полковник, тут у меня мальцы, ну, в смысле, малолетнее ворье. Так вот, проскальзывает у них красной нитью…
Вызов – рапорт гремел по громкой связи густым прокуренным басом. Полковник Гущин, сраженный наповал последними событиями, реагировал не совсем адекватно:
– Что он там болтает?! И это участковый, он что там, пьяный? Понять ничего нельзя.
Местные оперативники доходчиво шепотом начали объяснять: этот участковый Игрушкин, не смотрите, что говорит чудно, он лучший участковый города и шшшшш! Не кричите, ради бога, а то услышит, обидится, потом вообще слова от него не добьешься. А выслушать стоит, потому что раз звонит – это всегда, что называется, «даешь!».
– Начальник криминальной полиции области слушает, – отчеканил Гущин по громкой связи.
Катя, притулившаяся в уголке кабинета, так вымоталась за этот день, что… честно, ей сейчас вообще ничего не хотелось. Пусть этот участковый с забавной фамилией доложит и заткнется.
– Докладываю! – гаркнуло в ответ. – Задержаны в супермаркете с поличным на краже шоколадок. Шесть и восемь лет братья Жидковы – Савва и Геннадий. Давно у меня на подозрении, так как лазили по дачам в отсутствие хозяев. В том числе и там, в поселке, где ваш майор дачу имел. Сидят тут у меня в опорном, ревут, сопли утирают, но это притворно. Хитрые как лисята оба, мать с ними просто замучилась, она в пожарной охране дежурит сегодня. Так вот, они кое-что видели. Сразу не скажут, нужен подход.
– Везите их сюда в отдел, я хочу с ними лично поговорить.
– Лучше вы к нам в опорный, товарищ полковник. Напарник тут уже молоко на плитке греет, сейчас шоколадом напоим гаденышей… у них в разговоре прямо красной нитью проскальзывают… интересные вещи, если только не врут, конечно, ну да у меня не соврут. Они меня боятся.
По громкой связи раздалось негромкое хихиканье. Затем кто-то словно издалека пропищал: «Улет!»
– Дурдом, – совсем взъярился Гущин.
– Федор Матвеевич, давайте я сама съезжу в этот опорный пункт, а вы отдохните, – Катя вышла из тени.
Он лишь зыркнул на нее.
Опорный оказался близехонько – две остановки на трамвае. Но помчались по ночному уже Электрогорску, естественно, на патрульной машине.
Кате все казалось дорогой – вот, Электрогорск словно специально… точно немножко хочет сбить пафос и унять, приглушить это чувство… очень сложное чувство… чем дальше, тем хуже. Нет, трагическое и комическое порой шествуют в этом городке рядом, иначе бы он не выжил, этот городок, загнулся еще тогда, в пятьдесят пятом. А так вроде всегда есть надежда.
Да, всегда есть надежда, когда на плитке греется молоко и плавится шоколад.
Малыши сидели за столом в прокуренном опорном пункте, похожем на корабельный трюм (зачем, скажите, в опорном пункте полиции спасательный круг на стене, ржавый якорь, модель парусника и барометр?).
Маленькие воры пили из огромных кружек шоколад и таращились на Гущина и Катю – святая простота. Оба в кедах, замызганных футболках и штанах со множеством карманов, куда так ловко можно совать краденое с полок супермаркета.