Валтасар (Падение Вавилона)
Шрифт:
Она рыдала и отчаянно трясла голову Даниила, а тот только жмурился и улыбался.
Вечером, когда совсем стемнело, Даниил проводил Луринду к её дому. Ты шмыгнула в прихожую, омыла руки, лицо, прошла двором, взобралась по деревянной лестнице на балкон, вошла в гостиную.
Там сидела Гугалла.
– Как, смоква?
– шепотом спросила она.
– Все хорошо, матушка. Светло.
– Ты положила серебро на алтарь Иштар.
– Нет, матушка, в этом теперь нет надобности. Я дождусь Нур-Сина. Я обязательно дождусь его.
Глава 6
Набонид вернулся из похода к самому празднованию Нового года. Вернулся с огромной добычей, с победой, тем самым подтвердив, что сильные в городе не ошиблись, разрешив ему коснуться руки Мардука и обрести царственность. Вскоре после праздников со стороны Элама в город вернулся Нур-Син и Хашдайя. Луринду расплакалась, увидев мужа. Он скорее напоминал оборванца, чем царского посла. Богатые наряды истрепались до дыр, груза с ним было три нагруженных легкой поклажей ослика. Загорел до черноты, щеки ввалились, глаза огромные.
Тут же приказала подготовить баню, сама терла мужа, оттирала въевшуюся дорожную грязь. Нур-Син измотался до такой степени, что почти не разговаривал - сил не было рот открыть. Ожил только, когда с помощью арабов взобрался на балкон и прошел в спальню. Когда обнял Луринду, пощупал её живот - сказал, ну её, наложницу. Пусть с ней Намтар играет, а мне и с тобой хорошо!
Луринду беззвучно и счастливо всплакнула. В последний момент, когда он уже был готов оседлать её, выскользнула из объятий, достала снадобье и, прижав его к груди, вернулась в постель. Объяснила что к чему. Нур-Син только рукой махнул - только скорее. Ждать невмоготу.
Так и прожили ночь, затем день, и только когда вечером следующего дня к сыну в дом явилась Гугалла, Нур-Син выбрался на балкон.
– Ой, какой худенький!
– всплеснула руками мать и тут же принялась шевелить Нана-селим, арабов, чтобы те побыстрее разводили огонь в земляной печи. Дернула Шуму за длинные уже подбитые сединой пряди - тащи муку, муку, соль, мед. Сама села печь лепешки. Раскатывала их на своих огромных бедрах - шлепала так, что, наверное, на весь квартал было слышно. Скоро гора пропеченных, сдобренных румяными корочками лепешек легла на серебряное блюдо. Старший араб, отправленный в лавку, принес хорошего сирийского вина. Темного пива Гугалла наготовила заранее, видно, чуяло материнское сердце, когда вернет младший сын.
Еще через день Нур-Сина вызвали во дворец. Гонец, принесший эту весть, был в высоком чине и в то же время незнаком Нур-Сину. Это обстоятельство ввергло его в философские размышления. Ничто не стоит на месте. Вот и во дворце появились новые люди, нахватали чинов.
Собственно всю оставшуюся до Вавилона дорогу он, не отрываясь на знакомство с местными красотами, с варварского вида иноземцами, на изучение встречавшихся на пути городов и весей, безостановочно философствовал. Прикидывал и так и этак. Стоит ли горбиться на царевой службе, если Набонид ни разу не послал к Астиагу предупреждение, чтобы с его посланцами обращались уважительно, пальцем тронуть не смели.
Отправил на смерть и забыл?
Скоро замысел политической комбинации, затеянной правителем Вавилона и подхваченный Астиагом и Спитамом, очертился в душе до самых мелких деталей. По-видимому, и Набонид и Астиаг внутренне, в самой сердцевинке илу, решились начать войну, которая неизбежно взорвет весь верхний мир, и каждый искал надежный способ выставить соперника в неприятном свете, решить за его счет свои сиюминутные внутриполитические проблемы. С обеих сторон негласно предполагалось, что избиение посольства есть самый удачный ход, при этом дельце следует обтяпать тихо, так, что никого впрямую нельзя было обвинить в этом преступлении. Набонид встанет в позу обиженного, начнет гневно вопрошать, почему так плохо защищал моих посланников?! Астиаг сошлется на разбойников. Одним словом, каждый постарается обеспечить себе отговорку, сослаться, что он тут ни при чем.
Жалкие потуги! Нур-Сину было отчетливо ясно, что сквозь лицемерие, сквозь трусость и безотчетные сомнения, во всех их поступках, в подталкивании событий, проступала звериная решимость воевать. Пути назад для них уже не было. Это было что-то вроде внутренней потребности, болезненного искушения, отказаться от которого им было невмочь. Иначе зачем власть? Зачем пережитые страхи, дерзость, бездны отчаяние, восторг? Зачем преступления, если, взобравшись на вершину, правитель не будет иметь права заставить трепетать других. Эта была страшная, вгоняющая в отчаяние догадка. Всякий, вне обычая и традиции вставший у руля государства, неизбежно оказывался в подобном положении. Пусть вначале это будет абсурдное решение или казнь одного-единственного невиновного человека. Придет час, когда тиран уже сознательно начнет вкладывать изрядную долю безумия в свои решения. Излечиться от этой мании он уже будет не в силах, ведь в состоянии мира люди начинают задумываться о странном. Только война (причем, совсем необязательно с внешним врагом, можно и с внутренним*, в число которых могут попасть и обязательно попадут воробьи, кошки и другие невинные создания) заставит их обратиться мыслями к тому, как выжить, и этой милостью будет одаривать правитель. Но её придется заслужить, усердно потрудиться, чтобы вымолить её.
Это была единственная возможность для дорвавшегося до власти мечтателя сохранить жизнь. Не власть, а именно жизнь, потому что потеря власти непременно будет стоить ему жизни. Таков путь: от мелкого, может, даже случайного, на первый взгляд, или необъяснимого преступления к масштабным зверствам. Страх, круто замешанный на азарте, будет гнать его, не давая ни дня передышки. Всякое абсурдное для постороннего человека решение будет иметь причиной эту страсть.
Ответ был найден, когда впереди величавым и равнодушным потоком очертился полноводный в то время года Тигр. Доискавшись истины, очутившись на родной земле, Нур-Син загрустил. Тащился вдаль, прикидывал и так и этак, и чем больше размышлял, тем однозначнее убеждался, что лучшей кандидатуры, чем он, на роль этого одного-единственного, самого первого необъяснимо убиенного, Набониду не найти. Это решение будет выглядеть незаконно, настолько абсурдно, что всколыхнет всех сильных в Вавилоне. Кто-то будет возмущаться, кто-то задумается и решит, что дыма без огня не бывает. Тут и подручные Набонида постараются, разнесут худые вести о том, кто, оказывается, ездил к врагу не интересы страны защищать, а в гости. Трактирные знатоки и всезнающие авторитеты в кабаках и борделях, которых много понатыкано в Вавилоне у "Ворот смесительницы", начнут спорить, может, что и было что-то гадкое за Нур-Сином. Одни будут защищать его, другие громить, в итоге каждый рано или поздно задумается, стоит ли связываться с новым правителем. Как ни горько это было сознавать, но, по-видимому, не жилец он, Нур-Син, на этом свете. После того, что он сделал для Набонида, сын Набузардана нутром ощутил, что в ближайшем окружении Набонида ему больше нет места. Теперь лысому демону, проныре из проныр, нужны молодые, рвущие мясо из рук, кадры. Вот такие, как этот гонец. От горшка два вершка, а уже луббутум.
Все, хватит! Пора подумать о себе.
Это решение стало твердым и бесповоротным. Но как воплотить его в жизнь? Это не просто. Набонида трудно провести. Царю хватит ума, чтобы понять, почему вдруг Нур-Син собрался в отставку. Стоит только заикнуться о том, что устал, что хотелось бы вернуться в царский музей, как Набонид смекнет что к чему. Если же сдуру повысить голос или, не дайте боги, напомнить о прежних заслугах или о дружбе; заявить - пора, мол, на покой, царь обязательно постарается избавиться от слишком проницательного или слишком надоедливого соратника. Если же Нур-Син будет помалкивать, то, глядишь, и сможет отвести казнь, разгром семейства, конфискацию имущества.
Итак, главное выиграть время. И обязательно потребовать награду, можно даже пару раз лизнуть ему сапоги. Без этого не обойтись. Пусть Набонид решит, что Нур-Сину хватило ума сообразить, что времена изменились.
Царь принял его в своей прежней канцелярии, однако на этот раз здесь был установлено возвышение, нем царское кресло. Стол был сдвинут в дальний угол. Правда, на полках по-прежнему густо теснились свитки, глиняные таблички.
Набонид обвел рукой помещение, усмехнулся.
– Как видишь, времена меняются. Теперь мне не нужен стол, за мной ходят писцы.