Валюта смерти
Шрифт:
Теперь стало понятно, почему человек из Мира Живых – агент «Яви» Яша – не мог есть в Царстве Мертвых, а она – Аня – могла столоваться на той стороне Ахерона. Во все времена считалось, что приснившихся родственников следовало кормить. У многих народов существует обряд кормления умерших родственников, когда еду и напитки ставят к иконам, идолам, или в местах, которые покойные особенно любили.
Поэтому и Григорий брезговал дотрагиваться до нее. А сама мысль о том, что мертвая женщина могла совокупляться со своим живым мужем… Брррррр.
Действительно брррр…
Сама тема казалась настолько
Нет, она не жалела себя, после того, как выяснилось, что она вопреки всему сумела забеременеть, жалеть следовало правителей этого мира, а не ее. Потому что когда происходит нечто из ряда вон, последствия могут быть самыми необыкновенными и не всегда хорошими.
Быть может, мир, в который она попала после смерти, вообще взорвется после того, как в нем кто-то родится. Или Мир Мертвых и Мир Живых поменяются местами – зазеркалье сделается реальностью, а реальность зазеркальем, хотя последнее вряд ли.
Или, быть может, ее депортируют к Димке вместе с новорожденным ребенком. Вернут, потому что незачем держать в Царстве Мертвых живую женщину с младенцем. Вернут, стерев ей память, или убьют?
Конечно, убить было бы самое то, убить, чтобы она уже не смогла никому ничего рассказать. Но загвоздочка – нельзя убить того, кто уже умер!
А вот можно ли оживить?
Глава 35
Опять дороги
– Анечка, массажистка к тебе сегодня заходила? Я вот что подумала, может одновременно применим стоун-терапию и раз в неделю аромо. Стоун – камень по-английски, – вошедшая в палату Людмила несла перед собой букет белых, похожих на шары, хризантем, так что Аня не видела ее лица.
– Массажистка вьетнамочка, я с ней вчера разговаривала, очень талантливая девочка, знаешь ли. Она принесет с собой целый ящик ониксов и затем будет делать ими массаж. Камни она нагревает на специальном устройстве, так что получается и массаж, и прогревание. А можно контрастный, это когда одни камни горячие, а другие холодные. Хочешь? – Людмила уже поставила букет в вазу, но отчего-то все еще возилась с цветами, меняя их местами, встряхивая и то и дело поворачивая вазу.
Впрочем, как ни старалась директор клиники, ей не удалось скрыть от Ани ни дрожащего, словно Люда с трудом пыталась сдерживать слезы, голоса, ни напряженной спины с поднятыми плечами и выставленными, словно для обороны, неожиданно острыми лопатками.
«Да ей самой нужен массаж», – пронеслось в голове Ани, но она сдержалась, молча наблюдая за потугами врачихи казаться беззаботной.
– Стоун-терапия очень успокаивает и вообще… – Людмила резко отдернула руку от букета, точно укололась шипом, заплакала.
– Да что с тобой? – Аня спрыгнула с постели и босиком подскочила к уже рыдающей в голос подруге. – Что случилось?
– Укололась! Знаешь, как больно?! – она облизала палец,
– Откуда мне знать? – Аня участливо взяла руку Люды, – у хризантем в жизни не было шипов, так что и уколоться мудрено… что случилось-то? Неприятности?
– Ага. – Люда кивала, прикрыв рот ладонью, Аня заметила свежий синяк у нее под глазом.
– Неприятности?
– Да.
– Это он сделал?! Михаил Евграфович? Скотина! Ну, я сейчас ему выскажу! – Аня схватила телефон, но Людмила остановила ее, с неожиданной резкостью вырвав трубку.
– Это не он! Он вообще ни при чем! Это я во всем виновата, в общем, Ань, тебя забирают. Нам придется расстаться. – Людмила нервно обняла Аню, прижимая ее к себе с такой силой, что той сделалось нечем дышать. – Я ничего не могла сделать! Я дура… я и тебе, и Мишке говорила, что это единственный случай беременности, что нужно держать все втайне, что правительство заинтересуется и… я никому, слышишь ты, никому ничего не говорила, не намекала даже. У меня персонал весь верный, надежный. Я их сто лет всех знаю. Ни на кого подумать не могу. – Она внезапно отпустила Аню, бессильно рухнув в кресло. – Дай воды, что ли.
– Минералка, сок?
– Минералка с газом? – Людмила промокнула глаза платком и шумно высморкалась.
– С газами ты сама запретила. – Аня налила воду в прозрачный стакан, подала Люде.
– Они через Интернет, по всей видимости, вычислили, – она глотнула, снова заливаясь слезами, – сколько лет никто не зачинал, уже и стерлось из памяти. Вот я и начала скачивать все мало-мальски по теме, потом еще заказывала, с зарубежниками списывалась.
В общем, – она проглотила остатки воды и грохнула стаканом об стол, – в общем, вчера заявились ко мне домой и… – Люда уже не успевала промакивать слезы, нос покраснел и разбух, точно слива, рот то и дело искажался рыданием.
– Били? – Аня дотронулась до мокрого от слез лица Людмилы, и та вдруг порывисто схватила ее руку, жадно целуя.
– Они заберут тебя, Анечка, сказали, если я тебя не отдам, они клинику отберут, счета в банке заморозят, под суд даже могут… они повод найдут!..
– Так отдай. – Аня села на кровать. В голове шумело. – Я у тебя в руках, мы у тебя в руках. – Она погладила живот. На этаже медсестра, внизу охрана. Куда я с пузом-то денусь?
– Но это ведь единственный ребенок! Я узнавала: оказывается, не только в нашем городе не рождаются дети, – и в Лондоне, и в Нью-Йорке, и в Праге, и… я же со многими говорила, пыталась материал получить. Может быть, это вообще единственный случай во всем мире! Для всех людей! Надежда на возрождение!
– Или остаточные явления. – Аня лениво отмахнулась от врачихи. Вдруг ей сделались противны ее слезы и раскаяние. Какое ей дело до Людмилы, фирмы, денег в банке, если совсем скоро ее – Аню – отволокут в какую-нибудь лабораторию, сделают принудительный аборт, обрежут трубы, чтобы больше уже никогда…
Исчезнут последние способные к деторождению женщины, вырастут и умрут дети… но она не сказала ничего вслух, а вместо этого спросила Люду:
– А как давно перестали рождаться дети?
– Дети? – Людмила мгновенно перестала рыдать. – Дети… А правда, когда я училась в мед. Институте, точно знаю, что были, потом…