Валютный извозчик
Шрифт:
Оссьер, Бон.
— Где будем обедать? — спросил я.
— В деревенском ресторане около Бург-ан-Бресс.
Ну, Бресс я знал. Лучшие куры в Европе.
— Попробуем бресских кур?
— Ошибся, но не намного. Не кур, но тоже птицу.
Отгадать было нетрудно.
— Утку.
— Нет.
— Неужели гуся?
— И тут ошибся. Цесарку. Около Поллиа, это махонький городишко перед Брессом, есть ферма. Туда я тебя и отвезу, и накормлю настоящей цесаркой. Это дорого, но мне повезло, мой спутник не только не бедный, но и не скупой.
После Шалона мы повернули налево, и еще через двадцать минут, ровно в семь часов, я подрулил к одноэтажному зданию с вывеской «Веселая цесарка», хотя, на мой взгляд, это место вряд ли должно веселить цесарок.
— Это здесь. Цесарка — это цесарка. Американка вообще не знает, что такое цесарка, немка знает, но экономит и не покупает, итальянка покупает на черном рынке, и ей вместо цесарки продают недокормленную курицу. Только француженка знает, где можно дешево купить настоящую цесарку.
Цесарка действительно оказалась прекрасной.
И опять в путь. Я хотел снова сесть за руль, Кики меня остановила:
— Лучше я, скоро граница.
Минут через сорок подъехали к пограничной будке.
Кики остановила машину в трех метрах от будки, оттуда вышел вежливый швейцарский пограничник:
— Цель поездки?
— Увеличить в Швейцарии число красивых женщин, — ответила Кики.
Пограничник улыбнулся:
— Жалко только, что мадам с супругом. Я вам завидую, месье.
И мы проехали, не предъявив документов.
— Куда дальше? — спросила Кики.
— Прямо. Скоро мы будем на улице Сервьетт. А там рядом отель Бристоль.
Сейчас слева покажется вокзал Корнавен. Я всегда улыбаюсь, когда вижу этот вокзал. Лет десять назад я летал в Женеву, чтобы встретиться с неким господином Анри Корнавеном, однофамильцем знаменитого женевского вокзала. Он так и представлялся: однофамилец вокзала. Этот однофамилец был совершенно спившимся субъектом, которого отловили мои коллеги. Я приехал, чтобы предложить ему баснословную сумму. Он, разумеется, согласился, и мы отправились к нотариусу, где и оформили его согласие на использование его фамилии в качестве торговой марки для «некоторых товаров». Этим «некоторым товаром» были часики Третьего часового завода в Москве, которые мы поставляли в огромных количествах в Африку и Латинскую Америку. На циферблате гордо значилось «Корнавен», а чтобы прочесть «Made in USSR», нужно было изловчиться открыть корпус и вооружиться лупой. Африканцы и латины покупали наши часы, уверенные в том, что они самые что ни на есть швейцарские. Свиссы активно проявляли недовольство, слали нам ноты, но с юридической точки зрения наша позиция была абсолютно безупречной. Часы продаются до сих пор.
Я рассказал эту историю Кики. Реакция ее была неожиданной:
— Ты хочешь проделать со мной то же самое? Я — Дижон, Анжелика Дижон. Вы собираетесь выпускать какую-нибудь гадость и дать ей название «дижонская горчица»? Чтобы я продала национальную гордость! Хотя, если поторговаться…
Я не стал вдаваться в политико-гастрономические споры, тем более, что, по моему мнению, наша горчица не так уж плоха. Улица Сервьетт плавно перешла в улицу Мон Блан.
— Направо наша гостинца.
— Теперь в номер и спать, — заявила Кики и добавила:
— Никаких непонятных движений.
Я открыл тяжелую дверь. В холле на креслах сидели две солидные дамы и оживленно беседовали. Я подошел к седовласому портье:
— Мадам и месье Лонов. Нам нужен номер.
— Рады вас приветствовать у нас снова, месье Лонов. Надолго к нам?
— Две ночи. Может быть, больше.
— Ресторан уже закрыт.
— Спасибо. Мы с супругой пообедали в Брессе.
Портье понимающе улыбнулся:
— Бресс! Спокойной ночи.
В этом отеле у старых клиентов паспортов не спрашивают. Это я хорошо знал.
27. Утро в Женеве
Утром завтрак в кафе.
Я поинтересовался у портье, работают ли банки в субботу.
— О да, месье Лонов. Банки в субботу работают.
— Мы уже прощаемся? — спросила Кики.
Нет. Мы вместе с ней пойдем в банк. Французские спецслужбы могут заинтересоваться, если уже не заинтересовались, моими похождениями со статуэткой. Найдут Кики, начнут расспрашивать. Будет лучше, если она им расскажет, что я положил статуэтку в банк, и скажет, в какой. А дальше уже их дело.
— Сначала найдем банк «Люмме и Корпкс». Адрес: шестьдесят четыре, улица дю Рон.
Это по ту сторону реки. Три остановки на трамвае. Солидное серое трехэтажное здание, каких сотни в Женеве, и скромная табличка: «Люмме и Корпкс»
— Подожди меня в кафе напротив. Я скоро.
Недолгий разговор с любезным клерком — и я в отделении для хранения ценных предметов.
— Вы хотите бокс и номерной счет?
Именно этого я и хотел.
— Какого размера бокс?
Я показал статуэтку.
Через десять минут, уплатив двести франков, я входил в кафе, где меня ждала Кики. В руках я держал бумажку, на которую клерк записал номер о двенадцати цифрах. Теперь любой, назвав этот номер, мог получить Гоголя. Банков, столь просто осуществляющих подобные операции, в Швейцарии осталось немного, теперь понятно, почему они выбрали именно этот. Все разговоры о Лугано и Моска могли оказаться просто туфтой.
Кики сидела за столиком и пила кофе.
— Ты положил туда свой сверток?
— Да, но я заходил туда не только за этим. Ну-ка, скажи, что думают американка, немка, итальянка и француженка, если их друг заходит в банк.
Кики думала недолго:
— Американка не обращает внимания, это у них в порядке вещей. Немка удовлетворена: он откладывает деньги на свадьбу. Итальянка уверена, что он пошел грабить банк, и, убежденная в том, что у нее скоро появятся деньги, идет покупать туфли своему младшему брату.
— А француженка?
— У француженок редко бывают друзья, которые заскакивают в банк.
— Это как раз тот редкий случай. Смотри.
Я вынул из кармана чековую книжку и выписал чек на двадцать пять тысяч франков на имя Анжелики Дижон. Конечно, я мог бы выписать его и раньше, но будет лучше, если Кики решит, что именно из-за этого я не простился с ней утром и довел до банка.