Ваня, едем в Сталинград
Шрифт:
Всю дорогу Нина плакала, говорила о тяжелых родах, что ребенок шел неправильно, что пуповина, питавшая его все эти месяцы, превратилась в итоге в удавку. Акушерка кричала на нее, точно она была в чем-то виновата, но никто ничего не смог сделать.
Иван отмалчивался. Дома он уложил Нину в кровать, накрыл одеялом,
– А теперь, лепила, рассказывай, как все на самом деле случилось!
Врач, волнуясь и запинаясь, снова повторил весь набор фраз и, дрогнув сильно голосом, косясь на его спрятанную в карман руку, попросил не делать глупостей.
– Все, что было в наших силах, мы сделали, уверяю Вас!
Чувство страшной, бесконечно сильной утраты, настолько сильной, что уже превращала гнев в отчаяние, заставило Ивана отступить.
– Вы молоды, у вас еще будут дети, это просто роковое стечение обстоятельств! – ободрился врач, когда Иван разжал кулак и отпустил ворот его плаща.
– Но этого-то не будет! Этого ребенка не будет! – крикнул Иван в ответ, уже уходя, уже из темноты.
Идти домой казалось немыслимо, хотя он понимал, что правильней быть с Ниной. Но не хотелось сейчас утешать, не было сил! Все под тем же мелким октябрьским дождем по дрожащему в лужах отражению фонарей он дошел до скользких ступенек полуподвальной рюмочной, откуда тянуло махоркой и кислым пивом, спустился внутрь, огляделся, выбирая, с кем можно будет закуситься после стакана.
Шапочный знакомый окликнул его, приглашая за столик, и компания, с которой сидел этот знакомый, сдвинулась, давая место,
«А вот и вариант», – подумал Иван.
Однако полчаса спустя он рассказывал им, незнакомым мужикам, что у него умерла дочь, и пытался погасить рыдания, которые вдруг начали рождаться внутри, подниматься к самому горлу и рваться наружу. Мужики проявляли сочувствие, наливали ему, хлопали по плечу, пытались успокоить.
– Сонечкой назвал бы! – Иван уронил голову на выставленный локоть и уже не мог сопротивляться слезам, не мог остановиться, удивляясь, что первый раз в жизни плачет так сильно и свободно! И зарыдал еще сильнее, с новым надрывом, когда понял, что давно уже плачет не по дочери, а по сестре… по матери… по отцу…, первый раз за все время по-настоящему оплакивая их!
6
Сына Алексея Иван Петрович любил, но по мере его взросления все чаще раздражался на него, ругал, пытаясь добиться иного поведения, иного отношения, увидеть в нем себя самого – привычную картину веселого хулиганистого пацана, с которым будет интересно. Но мальчик рос тихим, уступчивым, безответным на обиду. Отца боялся с самого раннего детства, и этим страхом еще сильнее отвратил от себя его сердце.
– Ты его в животе не перепарила? – с досадой спрашивал Иван жену. – Живет, как Бабаем пуганый!
– Сам же и запугал! – заступалась за сына Нина.
Иван пропускал это обвинение мимо уха и продолжал высказывать претензии.
– Спортом не занимается, – выставлял и загибал он пальцы, – отдавал в бокс – сбежал со второй тренировки, в футбол не играет, с пацанами не контачит.
Конец ознакомительного фрагмента.