Вариант "И"
Шрифт:
— Нет, какая-то доля истины в их заявлениях, ко нечно, есть. Я говорю о странном с виду равнодушии Штатов в усилении наших контактов со Средним и Ближним Востоком. Хотя в Америке в самом начале процесса, наверное, никак не предвидели всех последствий. Янки, ясное дело, мечтали, что Россия идет к полному распаду, к господству безответственности и бессилия властей…
— Да, не будь у нас тогда ядерных батарей, за океаном, конечно, только порадовались бы возможности выкачать из восточного сусека все то, что так еще не успели разворовать и распродать.
— Знаете, до сих пор удивляюсь — как это у нас хоть что-то уцелело!
— Не так уж мало, если разобраться. Конечно если бы Америку так разворовывали, там давно оста лось бы голое место…
— Скажу откровенно, господа: мне тогда был просто страшно! Бессильная власть с пальцем к кнопке повышала риск до такого процента, что мурашки по коже…
— Но постойте! Штаты тогда действительно делали вид, что евразийская перспектива их не очень-то волнует. Они ведь сами были по уши втянуты в неприятности. Им чуть позже пришлось убирать базы даже с Аравийского полуострова, где они вроде бы прописались навеки. Правда, у Вашингтона был уже невеселый, но полезный опыт общения по тем же проблемам с Японией.
— Ну, это их зубная боль, не наша…
— А спохватились они поздновато…
Время! Я вынул из кармана маленький аудиоплейер, включил его, вставил в ухо горошину микронаушника, откинул голову, как бы слегка балдея от музыки, и отключился от болтовни за столиком.
Музыки я, правда, не слышал. В наушнике было совсем другое:
— Третий, у вас?
— Я — Третий. Норма.
— Готовьтесь к смене.
— Готов.
— Четвертый, у вас?
— Норма.
— Готовьтесь к смене…
Пятый, Шестой, Седьмой — и так далее, до двенадцати. Меня занимала скорее тональность ответов, чем их содержание. Тональность мне понравилась. То, что Первого и Второго не спрашивали, меня не волновало: так и должно было быть. Я смотрел в окно на подъезд. За последнюю пару минут вот уже третий прохожий вошел в него. Я спросил еще пару бутылок. В наушнике была тишина. Еще прохожий и еще. Пауза — и еще двое.
А в баре трое говоривших о политике успели уже расплатиться и выйти на свежий воздух. Движения их были не совсем точными. Но двое еще оставались, и пивший в одиночку — тоже. Двое бубнили каждый свое, похоже, нимало не пытаясь выслушать соседа; языки у них проявляли склонность к заплетанию.
— …Уровень патриотизма неизбежно влияет на истолкование истории в целом…
— Нет, это из области предположений. Я вот начал интересоваться прошлым еще в детстве. Мой дед как-то читал мне вслух книгу «Капитализм в России», издание тысяча девятьсот двадцать пятого года… Вам не попадалась такая книга?
— Ерунда, все не так… За сотню лет держава наша не поумнела. Да и за все века до того — тоже. Проклятая российская карма…
— Вот именно. Там писалось о старой России, еще царской. Что в тогдашней таможенной системе заботились прежде всего об удовлетворении ненасытных интересов казны…
— Казна, казенная часть. Кожух, корпус, планка, шатун с мотылем, возвратная пружина, приемник с ползуном… Раз-два-три, ну-ка на катки, подносчик, дай снаряды, наводчик, наводи!..
— Послушайте, по-моему, вы совершенно…
— Ерунда.
— Так вот, там писалось, что интересы действительного развития производительных сил страны стояли при этом на заднем плане. Для того чтобы содержать обветшавший бюрократический режим, русскому потребителю приходилось платить за все втридорога…
— Втридорога. Сколько стоила раньше кружка пива? А сколько сейчас? — Вечное повторение пройденного…
— Пускай приходят — кто они там? И ныне дикой тунгус, и друг степей калмык…
— Но мы же не прибалты какие-нибудь, чтобы так просто вымирать?!
— Движение по спирали — чушь. Как угодно: по кругу, по эллипсу, только не по спирали. А скоре всего вообще по параболе. Из ничего пришли и в никуда идем…
«Ольга, — подумалось мне, и укололо в сердце. — Что же ты так — вдруг в никуда? Как это я тебя — под пулю? Что же мне теперь?.. Ольга…»
— Брести по своим следам до полного вымирания…
— Я же говорю — парабола! Гипербола!
— А пошел ты…
Они перешли на нормальный язык алкашей и соответствующие темы, сдобренные исконным матерком. Бармен покосился на них, но, похоже, они были тут завсегдатаями и им дозволялось многое. Я слушал их без интереса: этому искусству я в молодости обучался у великих боцманов, а тут скучно препирались отставные интеллектуалы, такие же, как и те трое. Дом в свое время, сразу после постройки — вспомнилось мне вдруг — принадлежал никакой не фирме вовсе, а Академии наук, но жили в нем не нобелевские лауреаты, конечно, а мэнээсы, снабженцы и бухгалтеры. Эти были явно из мэнээсов. Но тут мой наушник ожил.
— Третий на ноль: сдано — принято.
— Третий четный: свободен.
— Четвертый на ноль…
Я дослушал до конца, одновременно провожая взглядом людей, по одному покидавших дом. Они расходились — кто направо, кто налево, кто наискось через улицу — и исчезали из поля зрения.
«Стоп! — вдруг подумал я. — Что-то не так… Или, может быть, я ошибся в подсчетах? Вышло из дома на одного человека больше, чем вошло. А ведь этого не должно быть. Никак не должно. А если все же было… значит, не зря я просиживаю тут штаны». Наушник бормотал:
— Второй. Нужно поторопиться со средней частью текста. Подтвердите получение обычным способом.
Это повторили еще дважды. Но мне было не до того. Один лишний. И, похоже, я уже знал — кто именно. Я обернулся к дальнему столику в углу.
Одинокий любитель, сидевший за ним, поднял на меня глаза. Я кивнул. Он оказался рядом. Я в окно показал ему уходившего:
— Вон того. Не спутай. Нейтрализуй его. Потом доложишь для передачи мне.
В следующую секунду я уже наблюдал в окно за его удаляющейся спиной.