Вариант "И"
Шрифт:
У себя в номере я через наушники снова проеслушал запись — раз и другой. И успел запомнить достаточно много. Между прочим, и то, что важный вопрос об источнике денег, выходит, был поставлен именно тогда.
Если…
Если, разумеется, такой разговор в действитель ности имел место. А не являлся театральной поста новкой режиссера, заинтересованного в цикле моих статей.
Об этом нужно было думать, предполагать, сомневаться, убеждаться, выдвигать аргументы и контраргументы.
Кассеты кассетами, но нужен был еще и анализ денты, и анализ самой записи. И голосов. Если это не постановка, а подлинный разговор, то звучащие в нем голоса обязательно должны быть записаны еще где-нибудь.
Люди, близкие к власти, не могли хоть раз-другой не попасть в лапы нашего брата-журналиста. Но все это требует специальной аппаратуры, серьезных профессионалов, времени… Одним словом, сейчас приходилось либо принимать подлинность документа на веру, либо не принимать.
Разумеется, меня вывели на эти записи не случайно. Из разговора с американцем было ясно: принимая мою персону за серьезного сторонника европейских Романовых, от меня будут ждать разгромной статьи, написанной на основании нового материала; статьи, в которой, как дважды два, будет доказано, что никакой азиатской ветви царствовавшего дома на самом деле нет и что претендент просто-напросто сконструирован группой заговорщиков еще четверть века тому назад. Появление в русской и европейской печати такой статьи накануне референдума и Великого Избрания свело бы шансы Искандера если не к круглому нулю, то, во всяком случае, к величине, крайне незначительно от него отличающейся.
Растет прост и не лишен изящества.
Однако именно в случае подлинности записей я такой статьи писать никоим образом не стану. И записей этих в обозримом будущем никто не увидит.
Они останутся объектом исторического анализа, не более.
Совсем другое дело, если выяснится, что записи — липа, подделка, артефакт. В таком случае статья может быть написана и опубликована — и на следующий же день вся ее аргументация будет подвергнута разгрому.
Доказав, что записи — фальшивка, можно скомпрометировать весь Европейский блок и тем в немалой степени ослабить их позиции. Доказать, сколь неблаговидными способами стараются они устранить конкурента, чтобы усадить на российский престол своего претендента, будь он хоть трижды законным.
Во всяком случае, так это выглядело в первом приближении. Однако пока позиция на доске оценивалась и комбинация продумывалась лишь на один ход вперед, а нужно было — на три-четыре, а еще лучше — на пять-шесть.
Потому что в варианте с фальшивкой на тот простой ход, который я только что просчита, наверняка мог иметься ответ, весьма возможно — неожиданный и сильный. Например? Ну хотя бы доказать, что фальшивка сработана самими сторонниками Искандера именно для того, чтобы обвинить в ее фабрикации Евроблок. Если такой вариант рассчитан, то наверняка существуют и доказательства того, что липу изготовили именно азороссы. Так или иначе, спешить с публикацией не было ни малейшего смысла. А записи надо быстренько упрятать туда, откуда их непросто будет достать кому бы то ни было. Потому что подождав немного и убедившись в том, что я вовсе не спешу воспользоваться попавшим в мои руки материалом, его попытаются у меня изъять и передать более сговорчивому мастеру сенсаций. Пристроить записи в надежное место надо было немедленно; однако мне не хотелось и оставаться совершенно без материала. Наверняка мне удастся улучать минутки, чтобы еще и еще раз слушать и обдумывать услышанное. Так что нужна была копия. Вообще требовалось много чего: кассета, машина, надежный сейф… Все это надо было успеть сегодня. Начиная с завтрашнего утра времени на такие операции у меня может просто не остаться. Вот так-то. Прощай, свободный вечерок…
Долго предаваться сожалениям я не стал. Прежде реего спустился в холл и там, в одном из киосков, купил одну кассету. Нынешние кассеты были куда более емкими, чем употреблявшиеся тридцать лет назад. Оригинал записи лежал, понятное дело, в моем кармане: оставлять его в номере решился бы только умственно неполноценный человек.
Купив кассету и заодно оглядевшись по сторонам, я вернулся в номер и переписал текст при помощи своего портативного универсального магнитофона. Пока аппаратик мотал ленту, я раздумывал над тем, как с наименьшей затратой времени и сил выяснить, назначался ли в какую-то из южных стран (вероятнее всего — Аравийского полуострова) новый посол в середине 2017 года, а если назначался, то кто именно. Если мне повезет и окажется, что он еще жив, можно будет попытаться с его помощью расшифровать некоторые намеки из тех, что содержались в записанном разговоре, но не поддавались однозначному истолкованию. Поразмыслив, я пришел к выводу, что вряд ли смогу получить нужную информацию непосредственно в МИДе: у меня там не было добрых знакомых, а пока обзаведешься ими — время пройдет, его же и так у меня было не много.
Самым разумным будет — порыться в периодике тех времен в Государственной библиотеке; в каком-нибудь из официальных изданий что-нибудь да найдется. Не сегодня, конечно, и не завтра; сегодня все оставшиеся часы скорее всего уйдут на аренду машины и поиск надежного места для моего нового приобретения — этой вот самой записи, да и копии тоже. Укрыть их надо было, разумеется, в разных местах. Сам собой напрашивался вариант: абонировать сейфы в двух банках. Добраться до такого укрытия если и не совершенно невозможно, то, во всяком случае, куда труднее, чем вскрыть мой номер, где приличного тайника не оборудуешь. Разумный вариант, слов нет. Однако — не тут-то было…
В суре двадцатой Корана, в айяте сто тридцать третьем, сказано: «Отчего бы не пришел он к нам с ясным знамением от своего Господа?» Знамений полным-полно, надо только уметь их видеть и понимать; не даром там же сказано: «А разве не приходило к ним явное доказательство в первых свитках?»
Мне ждать знамения пришлось недолго. Пока шла перезапись, я включил ящик, где по семнадцатому каналу показывали криминальные новости. И мне уже через минуту прямо на блюдечке выдали это самое знамение. Оно имело вид сообщения о том, что минувшей ночью произошло вооруженное ограбление депозитария «Интербанка» — одного из тех двух, что я наметил себе для помещения своего материала. Работали серьезно, пошли на мокруху, сигнализация промолчала, видимо, налет был подготовлен профессионально. Сейфы были вскрыты, вложения, естественно, исчезли.
Совершившееся я расценил как явное доказательство наивности своего плана. Нет, рисковать не станем. После такого ограбления я наверняка заработа бессонницу, если с нехорошим упрямством осуществлю этот вариант. Собственно, это было естественно: он лежал на поверхности — значит, был плох.
Еще хуже могла бы быть лишь попытка отдать материалы на хранение в один из знакомых мне корреспондентских пунктов крупных европейских газет.
Там работают прекрасные люди, но все они, увы, журналисты, и за жареную новость продадут остатки совести. Нет, это было все равно что пытаться сохранить кочан капусты, упрятав его в козлятник. Не вытанцовывается. А больше никаких вариантов сию минуту в голову не приходило. Не в гостиничный же сейф сдавать, на самом деле!
Ладно, решил я, решение проблемы наверняк есть, оно у меня в подсознании, но нужно дать ему время на вызревание, и оно проклюнется само. А пока этого не произошло — придется не расставаться с кассетами ни днем, ни ночью. Мое тело, конечно, не сейф; но оно хотя бы постоянно охраняется весьма заинтересованным стражем — персонально мною. Хорошо, что материал в сумме составляет лишь три аудиокассеты; а если бы мне пришлось прятать, скажем, Британскую энциклопедию? Тут не обойтись было бы без прозрачных компакт-дисков и ноутбука для них; но я чаще обхожусь весьма скромными диктофоном и аудиоплейером. И, поскольку аппаратики эти по совместительству выполняют еще и множество других задач, ими стану довольствоваться и впредь.
Пока я приходил к этому выводу, магнитофон закончил работу. Я аккуратно упаковал кассеты, разложил их по внутренним карманам пиджака. Теперь взять машину становилось просто необходимостью: рисковать своими карманами, передвигаясь в московском общественном транспорте, было бы слишком легкомысленно. Мне не раз уже приходилось слышать, что с преступностью в столице наконец покончено раз и навсегда. Может, я и поверил бы в это, не попытайся некто подстрелить меня уже дважды. Да и тогда, пожалуй, не уверовал бы. Нельзя за два десятка лет вывести то, с чем не удавалось разделаться за предшествовавшее тысячелетие. Можно только навести макияж, способный обмануть разве что юнцов.