Варламов
Шрифт:
нивал, искал сходство и даже как будто находил его, одобритель¬
но кивал головой, вроде бы успокаивался. Да, генерал на портре¬
те — человек почтенный. И Расплюев, глядите, облокотился о
сттинку кресла, как тот генерал... И Варламов удовлетворенно
смеялся. И смеялись все: Кречинский, Лидочка, сам Расплюев и
все зрители/
Так, благодушным смехом и завершалась сценка допроса. Пой-
мался не Расплюев, а сам Муромский? Поймался на
Нет, еще нет!
Должен еще появиться Нелькин с обвинением в том, что Кре-
чинский украл драгоценный солитер Лидочки, а Кречинский —
доказать, что Нелькин лжет; он, Кречинский, еще должен разыг¬
рать благородное возмущение и, оскорбленный клеветой, отка¬
заться от руки Лидочки. Только теперь, когда Муромский мог бы
спасти свою дочь от немилого его сердцу брака, — он сдается.
Просит прощения у Кречинского, соглашается на свадьбу неза¬
медлительную, на завтра.
Вот где Варламов в роли Муромского оказывался «беспомощ¬
ным как слон». Стоял — большой и бессильный, — сам не свой.
Переминался с ноги на ногу, ни с места сойти, ни слова вымол¬
вить. И оставался таким оцепенелым всю следующую сцену, когда
приходит Нелькин уже с полицейским чиновником и ростовщиком
Беком, в руках которого доказательство мошенничества Кречин¬
ского.
Тут Муромский еще должен произнести несколько слов, но
Варламов делал это безучастно, деревянно, как бы оставляя всю
силу чувств для последнего выплеска:
А т у е в а. Батюшка Петр Константинович! а нам-то что делать?
Муромский. Бежать, матушка, бежать! от срама бегут!
Варламов произносил эти последние слова, как пишет об этом
Ю. М. Юрьев, «с незабываемой интонацией, в которой столько
горечи и грусти, и вместе с тем с какой-то покорностью судьбе».
Уже здесь, в конце «Свадьбы Кречинского», как бы угадывался
тот Муромский, который будет бедовать в следующей пьесе Су-
хово-Кобылина—«Дело». Потерянный, разбитый, растоптанный
Муромский, претерпевший полный душевный разор.
Роль Муромского в «Свадьбе Кречинского» — одно из блиста¬
тельных сценических созданий Варламова. В «Записках»
Ю. М. Юрьева содержится подробное описание этого спектакля
в Александрийском театре.
«Какими же средствами Варламов достигал тех же высот
творчества и в равной степени с Давыдовым и Далматовым
привлекал и к себе внимание зрителей в роли неизмеримо более
скудной во всех отношениях по сравнению с тем актерским ма¬
териалом, который так щедро
полнителям двух главных ролей его комедии? — пишет Ю. М. Юрь¬
ев. — Ну, разумеется, прежде всего надо было иметь такой
талант, каким обладал этот замечательный артист, и его полное
неумение быть банальным — это первое. И кроме того, творчество
большого художника тем и отличается от творчества обыкновен¬
ных дарований, что оно нет-нет да и поразит вас своей неожидан¬
ностью, каким-то откровением, проявляющимся в самые обыкно¬
венные моменты, совсем на первый взгляд не примечательными,
но один легкий штрих, набросанный внезапно, одна какая-то ин¬
тонация поведет вас к целой гамме ощущений и выявит то, что
смутно таилось в вашем сознании».
Такою была мера актерского проникновения Варламова в саму
сердцевину образа Муромского.
В мае 1900 года литературная и театральная общественность
России торжественно отмечала 150-летие русского театрального
искусства. Праздновался юбилей очень пышно, в Ярославле, где
возник Федора Волкова первый русский театр. В программу юби¬
лейных спектаклей входили лучшие произведения отечественной
драматургии: наряду с «Ревизором», «Горем от ума», «Грозой»,—
и «Свадьба Кречинского». Для участия в спектаклях были при¬
глашены все завоевавшие общее признание исполнители ролей
в первейших театрах страны.
В «Свадьбе Кречинского» играли: из Малого театра —
А. П. Ленский роль Кречинского, участница премьеры комедии
в Малом театре в 1855 году Н. В. Рыкалова — роль Атуевой, из
Александрийского театра В. Н. Давыдов — Расплюева и, конечно,
Варламов — Муромского. На спектакле присутствовал престаре¬
лый (было ему 83 года!) автор комедии и потом писал, что она
«блистательно была сыграна» всеми.
«Дело» — вторая пьеса Сухово-Кобылина, не в пример первой,
с большим трудом пробивала себе дорогу на театральную сцену.
Правительственная цензура четырежды запрещала ее постановку.
Слишком велика была секущая сила ее правды! Видели в ней —
и не без веских оснований — нещадный суд над крапивным чи¬
новным семенем и безоговорочную расправу над самим законом.
Именно за это Сухово-Кобылин ценил свое «Дело» много выше
счастливой по судьбе «Свадьбы Кречинского». И особо преду¬
преждал в обращении «К публике», что новая драма его «не
есть, как некогда говорилось, Плод Досуга, ниже, как ныне