Варшавская Сирена
Шрифт:
— Куда ты собираешься ехать? Я на сегодня свои дела закончила.
— И тем не менее придется съездить на Волю. На рынок.
— Зачем? Будешь покупать кроликов? Или голубей?
— Не говори чепухи. Там накопилось кое-какое оружие, выторгованное у разных «швейков» и солдат вспомогательных частей. Скоро три часа. Ближе к сумеркам на рынке закрывают лавки, ларьки, уносят товар. Лучшее время, чтобы забрать груз.
— Неужели нельзя было взять в помощники каких-нибудь парней?
— Ты ведь, кажется, очень сильная? — насмешливо
— Тоже как лопух?
На рынке можно было купить буквально все, включая пушку, и продать даже родную тещу. Площадь кипела жизнью, кричала, убеждала, врала, возмущалась, протестовала, забористо ругалась и с жаром божилась. Завсегдатаи в промежутках между сделками подкреплялись самогоном и горячими картофельными клецками, а иногда — оладьями или, в холодные дни, печеной картошкой. Все здесь было контрабандное или краденое, но эта торговля спасала жителей столицы от голода и крепко связывала с деревней. Рынок был красочен и беззаботен: там играли в карты, как в лучших игорных домах Монте-Карло, и распевали издевательские частушки, там ругались перекупщицы, лаяли выставленные на продажу собаки, в корзинах шуршали черепахи.
Ванда пошла искать «Лопуха» и его дружков и пропала. Смеркалось. Закутанные в платки бабы начали упаковывать в мешки товар, перекупщики закрывали свои ларьки. Вдруг перед телегой вырос, как из-под земли, Амброс. У него было такое несчастное лицо, что Анна спросила:
— Это ты? Что-нибудь случилось?
— И да, и нет. Договорился я тут с одним лопухом, он должен был организовать перевозку. И ни его, ни телеги. А вас, что ли, пани Рената послала за солеными огурцами?
Анна с минуту раздумывала, не пароль ли это? Но… свекровь в роли конспиратора? Такая мысль показалась ей дикой.
— А сколько у тебя бочек?
Теперь задумался Мартин.
— Торговля кончается. Боюсь, больше чем одну не успею достать.
— Давай хотя бы одну. — Анне хотелось как можно скорее отделаться от парня.
Но в эту минуту к Мартину подошел худощавый подросток, хлопнул его по плечу и прошипел:
— Ты что здесь прилип? К филателистке ладишься?
— Ты что? Я ее знаю.
— Отлепись. Поздно уже, надо разгрузить корзины.
— А транспорт?
— Вроде есть. Пошли.
Через полчаса, почти в полной темноте, все собрались у телеги, и у всех, кроме Ванды, выражение лиц было довольно-таки глупым. Когда тяжелые мешки были погружены, Анна, угощая новых приятелей последней порцией купленных здесь же клецок, пристала к Амбросу:
— А где же моя бочка с огурцами? Я столько времени жду.
— Это еще зачем? — удивилась Ванда, которую Мартин толкнул, исчезая в потемках.
— Он ведь не знает, чем занимается «Альга», и считает, что мы должны привезти с рынка огурцы. Пусть думает, что его дружок уговорил тебя подбросить по пути
— Святая простота! — рассмеялась Ванда. — Я уверена, что он подозревает всех нас и знает кое-какие секреты дома на Хожей. Можно рассчитывать только на одно: что он не прохвост.
Вечером, расчесывая свои каштановые волосы, Анна спросила лукаво:
— Скажи, я похожа на филателистку?
Адам, который в эту минуту вставал из-за стола, от неожиданности с грохотом перевернул стул и едва не наступил на черепаху.
— Господи! О чем ты, собственно, говоришь?
— Так меня назвал приятель «Лопуха», — хвастливо заявила Анна.
— Нужно было дать ему по морде. Филателистки — это уличные девки, путающиеся с немцами и берущие за свои услуги деньги — немецкие марки. Иначе говоря — «немецкие овчарки». Наши ребята таких сначала предупреждают, а потом ловят и обривают наголо.
Анна была удивлена не меньше Адама, но тут же у нее мелькнула мысль, что ей впервые в жизни удалось кого-то так поразить.
— Филателистка! Боже мой, Анна, с кем ты имеешь дело? — сокрушался Адам.
Она пожала плечами.
— Не с высокородными друзьями твоей прабабки — это уж точно. В последнее время я общаюсь с уличной шпаной, торгашами. И еще с одним человеком.
— С кем? Где? — набросился на нее Адам.
— На Воле. Это некий «Рябой», шеф моего супруга, — дразнила мужа Анна.
— Бывший шеф, — рявкнул Адам, но, взглянув на голые плечи и золотистые кудри своей «филателистки», вдруг толкнул ее на диван, и они долго возились, давясь от хохота.
Когда однажды Анна спросила Берта, не заняться ли ему, чтобы развеять скуку, какой-нибудь несложной конспиративной работой, тот взглянул на нее с удивлением:
— Вы считаете, того, что мы теперь делаем с Иваном, недостаточно?
— С каким еще Иваном?
Берт понизил голос, хотя они были в комнате одни.
— Из лагеря. Он сделал подкоп под проволокой и бежал. Ваш садовник нашел его в лесу в состоянии крайнего истощения и привел в дровяной сарай. Там он и живет за грудами поленьев и кокса. Он сапер. Ну и… Через месяц, когда отъелся, мы с ним начали мастерить нечто вроде карбидных ламп, которые можно превращать в гранаты.
— Потрясающе! Я рада, Берт. А Гарри?
— Он… Он не уверен, разрешено ли это Женевской конвенцией.
— Ах да… Но если никому не известно, что вы здесь находитесь, кто же поручил вам такую опасную работу?
Берт растерялся:
— Как, вы ничего не знаете? Выходит, я проговорился?
— Не бойтесь. Со мной можете говорить, как со своим однополчанином. К тому же рано или поздно Адам все бы мне рассказал.
— Но ваш муж здесь ни при чем! — возразил Берт. — Это… Это сама леди Корвин.
Теперь в свою очередь ужаснулась Анна:
— Прабабка? А какое она может иметь к этому отношение?