Варвара. Случайные совпадения с реальной жизнью.
Шрифт:
– А уборкой этого всего великолепия кто занимается?
– Жена.
Я чуть не упала в обморок. Жена... и меня в гости пригласил? Меня? Такую приличную и трепетную лань?
– Пожалуй, мне пора.
– я благовоспитанно поджала губки, вполне подходяще для оскорбленной старой девы.
– Почему?
– удивился Гриша.
– Ты не понимаешь?
– продолжала я изображать благовоспитанность.
– Нет.
– честно признался он.
– Ты женат. Я с женатыми не встречаюсь.
– Это принцип?
– Да.
– Скажу тебе по секрету: лучше таких принципов не иметь. А то вдруг захочется, а у тебя принцип. Будешь или несчастна или беспринципна.
– Сложно с тобой.
– Нет. Со мной просто. Только не выдумывай глупых принципов, усложняющих твою жизнь.
– И все же я пойду.
– А спирт?
– Как-нибудь переживу без этого сомнительного удовольствия.
– Молодец! Ты мне все больше нравишься. Стойкий, наивный ребенок.
Вот так, это значит он, меня оценивает, ставит надо мной всякие опыты, а я наивно полагаю, что я умная, начитанная и в жизни разбираюсь! Самый лучший метод в такой ситуации - обидеться. Надуться, поморгать, что бы блеснула большая слеза, вздохнуть порывисто и отвернуться, что бы скрыть невольные слезы.
– Пятерка! Заслуженная пятерка. Разыграла, как по нотам. Пошли уже выпьем!
– А жена?
– расстроено напомнила я.
Жалко все же, что такой мужчина женат. Такой славный гадский Карлсон.
– Прибирает жена нашего дворника. Я не разрешаю маме заниматься уборкой, она уже в возрасте. Маму надо беречь.
Еще и мама! Что я еще сегодня узнаю? Хорошо, что не женат, он только-только, стал мне нравится. Но за наивного ребенка надо отомстить.
– Такой большой и живешь с мамой?
– Конечно. Я хороший и правильный еврейский юноша. А еврейские мальчики всегда живут с мамой до своей женитьбы.
– То есть ты не женат?
– Фу... мы это уже выяснили.
– А житье с мамой это не принцип? Или у тебя тоже есть принципы?
– Быстро учишься. Это любовь к маме.
– Фу... пошли уже выпьем. Я устала.
Меня провели на кухню. На стол постелили газетку, открыли банки со шпротами, тушенкой и селедкой. Поставили два граненных стакана. Достали трехлитровую банку спирта. И пригласили присесть. Тяжелую прозрачную жидкость плеснули в стаканы и один подали мне.
– Выдохни и выпей залпом.
– А разбавить?
– испугалась я.
– И почему на газетке?
– Выпей, я объясню. Ну!
Отступать было некуда. Сама согласилась. Правда, я все же надеялась на разведенный спирт, или на вино... и вообще думала, что это шутка такая... Я задумчиво покачала спирт в стакане.
– Может не надо?
– Надо.
Я выдохнула и зажмурившись плеснула в себя эту жидкость. Слегка обжигая, она скользнула в желудок. Слезы брызнули из глаз.
– Запить!
– прохрипела я.
– Заесть.
– Гриша сунул мне в руку вилку с селедкой.
– Запивать спирт категорически нельзя. А то разбавишь и сразу станешь пьяной. А я пьяных женщин не люблю. Что тогда с тобой делать? Только глупости.
Разговор про глупости меня мобилизовал, я открыла глаза, зажевала селедку и выдохнула.
– Ну вот. Теперь и пить и курить ты умеешь. И можешь все это смело бросить. Хотя нет. Мы еще чуть выпьем на брудершафт, и тогда бросишь.
– Ладно.
– расхрабрилась я.
– Отлично!
– Гриша плеснул еще спирта.
– Брошу.
– Я, конечно, надеялся на брудершафт и поцелуй, - вздохнул Гриша, - но то, что бросишь тоже хорошо.
Мы выпили, поцеловались. Целоваться с бородатым мужчиной было смешно. Я, конечно, целовалась, раза два в жизни, до этого, и предполагала, что это должно быть волнительно, но было щекотно и смешно. Я рассмеялась.
– Молодец!
– похвалил Гришка.
– Тебе смешно - ты смеешься. Не то, что эти дуры, изображающие неземную страсть.
Я, это запомнила, но решила выяснить чуть позже, газетка на столе меня интересовала гораздо больше. Везде понаставлено хрусталя, все так чопорно и старомодно и газетка. Меня это очень занимало. Гриша внимательно посмотрел на меня, после вопроса про газетку и объяснил:
– Для каждого напитка - свой антураж. Спирт, по идее надо пить в ординаторской. Но это мы еще устроим. Вино или шампанское пить из граненого стакана - это моветон. Но пить спирт из хрусталя - такой же плохой вкус. Для меня это тоже был шок, пить из стакана. Я без ножа и вилки и льняной салфетки первый раз поел только в двадцать пять лет. У Сашки Раева в ординаторской. Я потом тебя с ним познакомлю. А теперь, если ты не возражаешь, мы будем считать, что мы пара и официально встречаемся.
Это интересно и немного страшно. И целоваться смешно. Я сразу почувствовала себя старше, я стала не просто Варвара, а уже взрослая девушка, которая, поди, и замуж соберется. Тут в голову полезли всякие еще дополнительные мысли в связи с этим, но я делиться ими не буду. Но самое страшное из этих мыслей было, что придется его знакомить с родственниками, которые и так уже задают слишком много вопросов о моем молодом человеке. В голове нарисовались красочные картины: суровый папа, хмурит брови; мама в обмороке; бабушки, укоризненно качающие головами, дедушки, тети и дяди, братья...
– Хорошо.
– согласилась я.
Варвара и рассвет с Лениным.
В третьем классе нас всех уговорили вступить в пионеры. Ну, как уговорили - сказали надо. Маленькими легко управлять. Маленький человек личность патриотическая, легко внушаемая, точнее - доверчивая. И жаждущая добра и справедливости, в большинстве своем.
Вступали мы небольшими группами, еще и переживали, кто первой пятеркой вступит в пионеры, а кто последней. За это надо было бороться и доказывать свою верность марксизму-ленинизму кровью. Ну, почти... собирать макулатуру и металлолом, получать пятерки и быть послушным - вот такая жертва могучему богу ленинизма от маленьких воинов. Ни чего в истории человечества не изменилось... бог требует жертв, может и не требует, а вот жрецы его требуют - жертва это способ доказать свою верность и желание служить богу и жрецам.
Эк, меня занесло... это все недополученное историческое образование и любовь к истории религии. Конечно, в третьем классе я таких мудреностей не знала, просто была доверчива, наполнена справедливостью и верой в светлое будущее. И стала пионеркой.
А в четвертом классе мы перешли в среднюю школу, и получили кучу разных учителей и классного руководителя. Тогда я считала, что нам сильно повезло. Нам все завидовали - у нас самая замечательная классная! Нас воспитывали верными ленинцами - вся жизнь это служение партии! И ее жизнь, нашей классной тоже строилась на этом. Муж - рабочий. Сын, учился в нашей же школе, как и следовало ожидать - отличник и шахматист-очкарик. И, как и положено, верный ленинец. Партия сказала надо больше рабочих! И сын, не смотря на всю отличность, и шахматичность пошел в рабочие.