Варя
Шрифт:
— Ай, негодница! Чаго деткам не дала? Они ж просили тебя, небось! А мне не надо. Подарки это вам от меня.
Варя не успела даже ничего возразить, как теплые шустрые пальцы смели монеты с её ладони.
Гришка возмущенно гаркнул бабусе:
— Всех жалеешь вечно. О себе думать надобно. Дeнги с неба на тебя, што ли, валются?
— Ой, плут!
Старушка хотела отвесить Грише подзатыльник, но он увернулся. Засунул монеты в карман и сам расцвёл, как медный начищенный
— Ну, по коням! Ехать надо! Итак, с темнотой возвращаться будем.
В санях Варя обернулась на избу знающей и долго на неё смотрела. Вскоре из маленьких окошек упали на снег полоски слабого жёлтого света, едва различимого в лёгких сумерках. Значит, старушка зажгла лучину в комнате.
Интересно всё же, отчего она наговорила мне все эти глупости?
Варя взглянула исподтишка на Нюру.
Да ведь мы выросли вместе.
Варя знает её как облупленную. Нюра, почувствовав взгляд княжны, наклонилась к ней:
— Как хорошо съездили, правда? — спохватилась и добавила: — жаль только, што про змору ничего не узнали.
— Кое-что я разведала.
— Да? — Нюра нахмурила лоб. — А што?
— Так, ничего особенного.
Варя махнула рукой, откинулась на спинку саней и закрыла глаза. Всю дорогу она молчала.
По прибытию в Березовую рощу княжна слегка оживилась. Но в тишине чужого дома, одиночество вновь словно поглотило её.
Одна здесь и никому верить нельзя. И надежды на исцеление нет.
Варя перекрестилась и, решив молиться весь вечер, спряталась от любопытных глаз слуг у себя в комнатушке.
Несколько дней прошли в унынии, несмотря на то, что она старалась бороться с греховным настроением изо всех сил. Отвлекала от безысходности только работа. А вот разговоры с Нюрой всё больше раздражали и печалили. В них, по мнению Вари, совсем не осталось тепла. Но девка этого будто не замечала, хотя иногда и спрашивала, отчего княжна «така задумчива?» На это Варя рассеянно отвечала, что скучает по папеньке или сетовала на то, что расследование никак не сдвинется с мёртвой точки, а сама при этом всё пыталась рассмотреть в Нюре странности. Ведь червоточина в груди так и ныла, постоянно напоминая о себе. И Варя уже ничего не могла поделать с холодным недоверием, которое росло между ней и Нюрой, как снежный ком.
Однажды, ближе к вечеру, Нюрка радостно доложила, что подружилась с какой-то дворовой девкой. Кажется, Глашкой. С гордостью поведала, что узнала многое от неё про бывших хозяев дома. Оказывается, состояла Глаша когда-то горничной при барыне Шатуновской.
— И эта барыня не проста была! А знаете почему?
— Почему? — машинально переспросил Варя, разглаживая холст намороженным на холоде чугунным утюгом.
— Потому што она така же, как я уродилась. Понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Это я путано излагаю, — засмеялась Нюра. — Хотела сказать, что она тоже крестьянкой родилась! Бабы сплетничали, что её сиратинкой подбросили к дому ведуньи местной. А эта бабка будто жуть какой прыткой оказалась. Сперва приютила малую, а потом в столицу с нею сбежала.
— Сказки какие.
— Ага. Так вот, после многих лет сиратинушка мадамою стала! Красавицей подлинной! И вернулася в Березовую рощу барыней. Представляете? Получается барин взял в жёны крестьянку по рождению. Во как.
— Такие браки называют мезальянсом. Ничего удивительного.
— Скажете тоже. Ужас, как дивно! И это ведь не вся история! Знаете, што ещё я разузнала?
— Ну?
— Да то што, в свете будто не приняли ту барыню.
— Хм.
— Она-то старалась понравиться богачам. Но, как Глаша сказывала, худо это у неё получалось, — Нюра замолчала и, выдержав паузу, подняла указательный палец вверх. Глаза её заговорщически заблестели. — И после одного случая барин запретил ей на приёмы ездить. Дома запер и плохо обращаться с ней стал. А случай этот вам известен.
Варя нахмурилась. Никакого дело ей не было сейчас до сплетен слуг про бывшую хозяйку. Мысли другое тревожило. А болтовня пустая начинала действовать на нервы.
Нюра не унималась:
— И вы сейчас всё поймёте! Помните, как у озера мы камешки кидали?
— Не помню, Нюра.
— Но как же? Мы ещё в лепестки их оборачивали.
— Какие лепестки?
— Ну, от розочек.
— Каких ещё розочек? Нюра, ты сперва говорила про барыню, а сейчас чушь про камни с цветами несёшь! Не можешь нормально пересказать историю, так не берись это делать!
— Пошто вы осерчали вдруг?
— Потому что голова уже от тебя болит. Про змору что-нибудь выяснить удалось?
— Клянут её сильно, — Нюра покраснела вся, — а путного ничего никто не говорит.
— А про девок пропавших?
— Про них вам итак ужо известно. Змора их дурнит, а они потом кто в лес, кто в реку, а кто попросту прячется да дома сидит безвылазно. А больше ничего я не знаю, к жалости.
— Не к жалости, а к сожалению, — раздражённо поправила Варя и, взглянув на красное лицо Нюры, спросила вдруг: — А тебе правда жаль?
— Што жаль?
— Меня, например, жаль?
— Как мне не жалеть-то вас? — Нюра опустила глаза, затеребила кончик косы.
Посмотрите-ка на неё! Ну просто светлый ангел.
Варя вздохнула:
— Не спокойно на душе у меня, — честно призналась она. — Оставь меня одну, Нюра, а то, боюсь, наговорю тебе ерунды.
Нюрка головой кивнула и выбежала из мастерской с такой поспешностью, будто Варя в тигра обратилась перед прыжком на добычу.