Варяги и Русь
Шрифт:
— Ой, Зыбата, — проговорил старец священнослужитель, — и думать я не смею, чтобы ты неправду говорил. Я тебя знаю с детства, да и отца твоего помню и воспитателя твоего, старца Андрея, также, а потому не смею не верить твоим словам... Только вот чего в толк не возьму; скажи ты мне одно: зачем Нонне всё это понадобилось? Ведь Ярополк в служении идолам усерден и хоть знает о Христовой вере и многие истины её хвалил, но сколько раз ни выходили у нас с ним разговоры, всегда он отказывался, как и отец его, Святослав, от святого крещения; в чём другом, а в этом отказе он твёрд был. Владимир же более, чем старший брат, светом истины просвещён и наставлен в вере православной
— Не знаю, что и ответить тебе, отец, и вам, братья, — проговорил Зыбата, — великою опытностью умудрены вы, и многое есть, что мне непонятно, вам же как Божий день ясно. Если же хотите думы мои Знать, то я скажу вот что... Как ни упорствует Ярополк в своей приверженности к язычеству, всё-таки, повторяю я, кроток он сердцем и жалостлив; Нонне же только затем и прислан из Арконы, чтобы как можно скорее извести всех христиан на Днепре. Скажу я вам вот что. Владимир на пути в Новгород в Аркону заезжал, как известно вам; и там ему даны были дружины Святовита, а Нонне вместе с тем послан был в Киев. Нонне не один раз уже советовал Ярополку и умолял его истребить всех нас, христиан, до единого, но Ярополк на это не соглашался, напротив, всегда говорил, что христиане ему нисколько не мешают, что пусть они, как хотят, веруют своему неведомому Богу, ему до этого дела нет, как и отцу его, Святославу. Я думаю, что в Арконе жрецы дали помощь Владимиру лишь затем, чтобы овладеть Киевом и извести христиан; вот Нонне и торопится доставить Владимиру княжеский стол. Он уверен, что как только станет Владимир киевским князем, все христиане погибнут...
— Нет, нет! — раздались крики, — никогда Владимир не решится на это...
— Да мы и сами не сдадимся. Что у нас копий да мечей, что ли, нет? — задорно крикнуло несколько человек из молодёжи.
— Поднявший меч от меча погибнет, — остановил их священник, — нашим мечом должен быть только один крест и только одна молитва; они нас защитят и оградят от всякой напасти. Помните, братья любезные, что в святом писании сказано: что ни единый волос не падёт с головы человеческой без воли Божией. Не злобный отпор должны мы давать врагам, а молиться за них, и злоба тогда по молитве отпадёт прочь, и добро победит зло, а ежели суждено нам страдание, то да будет на то воля Господня.
— Именно так! — в один голос воскликнули все.
— Сын мой Зыбата! — обратился священник к воину, — благодарим тебя за те вести, что ты принёс, будем готовиться принять всё то, что назначено нам судьбой, но скажи мне ради Бога, что ты сам думаешь делать, как ты намерен поступить?
— Я, — с некоторой дрожью в голосе отвечал тот, — поведу дружины Ярополка... Если суждена смерть, то я погибну, защищая его. Я не могу иначе: я обещал так...
— Как поведёшь? Разве Ярополк решил уже идти на Владимира? — тревожно спросил священник.
— Увы, да... Правда, он не идёт сразу на Владимира, а только хочет идти из Киева, которому он не верит... Ведь я сказывал вам, что Нонне натолковывает Ярополку, будто все киевляне готовятся изменить ему...
— А куда же он пойдёт? — спросил кто-то из ближайших.
— Пока не ведаю... Слышал я, что хочет князь Ярополк затвориться в Родне.
— Это на Роси-то?
— Да, там... Уж почему он только думает, будто там тын
— А кто же ещё-то?
— Да и Блуд-воевода! Вот кто!..
— Воевода Блуд?
— Он самый.
— Ну, уж тогда, ежели Блуд на сторону Владимира перешёл, пожалуй, и в самом деле пропал князь Ярополк... Предупредить бы его...
— Пробовали предупреждать...
— Кто?
— Варяжко.
— Что же князь?
— Не верит, никому не верит. Что Блуд да Нонне скажут, то он и делает.
Все в смущении молчали.
— Вот, отцы и братья мои, сказал я вам всё, зачем пришёл, — продолжал Зыбата, — будьте готовы; быть может, тяжёлое испытание ниспошлёт вам Господь, а может быть, ещё и пройдёт мимо гроза великая, теперь же прощаюсь с вами, вернусь к дружинникам своим... Благослови меня, святой отец: кто знает, увидимся ли мы... Суждено мне погибнуть — погибну, защищая своего князя, не суждено — так опять вернусь к вам, и тогда примите меня к себе грешного.
Зыбата поклонился старцу, потом всем остальным.
II
Зыбата вернулся в Детинец и сразу прошёл в княжеские хоромы.
Там он нашёл своего друга, одного из княжеских телохранителей, по имени Варяжко. Этот Варяжко не был вполне христианином: исповедуя Христову веру, он кланялся ещё и Одину, и Перуну.
— Что скажешь, Зыбата? — встретил Варяжко пришедшего.
— Вот узнать пришёл: здесь останемся аль в Родню пойдём.
— Ой, Зыбатушка, кажись, что в Родню, — с сокрушением вздохнул княжий телохранитель, — во всём Блуд и Нонне глаза отводят Ярополку; он теперь и слышать ничего, кроме как о Родне, не хочет.
— Что же она ему так по сердцу пришлась? — усмехнулся Зыбата.
— Да, вишь ты, больно уж он разобиделся на Владимира за Рогнеду, хочет с ним теперь не мириться, а на бой идти. Вот и надумал он такое дело: в Киеве народу всякого много, где же разобрать, кто княжескую сторону держит, кто Владимирову, а в Родне-то лишь те соберутся, кто за князя умереть желает. Ярополк думает, что там его врагов не будет, все лишь верные слуги соберутся, а ежели кто из сих зашатается, так в Родне-то скорее это усмотреть можно, чем в Киеве, вот потому-то и собираются уходить.
Зыбата покачал головой.
— Кабы Нонне да воеводу Блуда он в Родню послал да попридержать их там велел, так и самому не нужно бы было туда идти, — проговорил он.
— Верно, — согласился Варяжко, — эти два и мутят всё, они всему злу заводчики.
Из внутренних горниц донёсся звук голосов.
— Послушай-ка, — слегка отстранил Варяжко Зыбату, — никак сам князь жалует. Так и есть; да ещё не один: и Нонне, и Блуд с ним.
Действительно, вскоре вышел Ярополк, Нонне и воевода Блуд, старый пестун киевского князя. Воевода Блуд был толстый, добродушного вида старик. Когда он говорил, то каждое слово сопровождалось смехом.
Ярополк был ещё молод, но бездеятельная жизнь, постоянные пиры начали его старить раньше времени, он обрюзг, страдал одышкой, был неповоротлив и в движениях неуклюж. Речь его была отрывиста, будто мысль его не могла подолгу останавливаться на чём-нибудь одном и быстро переходила с одного предмета на другой.
— А, а, Зыбата, — сказал он, входя в палату, — тебя-то нам и нужно; слышь ты, Зыбата, я тебе верю, ты постоишь за князя своего?
— Как же, княже, не стоять, — вздохнул тот, — положись на меня: скорее сам умру, чем тебя выдам.