Варяги
Шрифт:
Слава великому Святовиту! Не иначе это он послал воеводе двух шалых новеградцев. Он, Трувор, и говорить с ними не собирался, но новеградцы оказались прилипчивыми. Шастали по подворью, потешали воинов прибаутками и чуть ли не каждому шептали на ухо, что у них дело к воеводе самое неотложное и самое нужное для него. Воевода их озолотит, вот тогда они с воинами дружбу скрепят по-настоящему. Весёлая будет дружба, ибо веселье токмо во хмелю, кто ж того не ведает. Будет серебро — будет зелено вино. А за зелено вино да брагу хмельную мы и в ручье можем искупаться, где бобры водятся...
Упоминание о ручье и бобрах насторожило Трувора. Видать, не зря забрели они на его дворище, эти странные новеградцы.
Поздно вечером, когда в Изборске и собаки поуспокоились, он велел позвать непрошеных гостей. Те, словно в сенях сидели, ждали знака, — явились мигом. Глаза плутоватые, руки так и шарят — то за всклокоченные бороды уцепятся, то на поясе застрянут, порты поддернут, то столешницы, как бы невзначай, коснутся. И разговор повели поначалу странный, тёмный какой-то...
— Мы ушкуйнички, добры молодцы. Как нас звать-величать, князь Трувор, мы и сами забыли, да и матки наши не помнят. Оно и к лучшему. Вишь, князь, мы мастаки на добрые дела, — хохотнул коротко один, другой его поддержал. — А коли дела добрые делаешь, да каждому имя-прозвище называешь — ненароком и прославиться можно. Мы же люди скромные, малые, так что, князь, не обессудь, что и к тебе безымянными явились...
— Хватит языком молоть, — перебил нескончаемую новеградскую канитель Трувор. — Зачем пришли? Дело говорите, иначе велю страже головы вам снести.
— Не гневайся, князь Трувор! Мы ж тебе говорим, мы — ушкуйнички, добры молодцы, дела добрые делаем, авось и тебе пригодимся. Слышали мы, князь, что тебе Стемидка поперёк горла встал. Так мы его можем того... ножичком по горлу и к бобрам. Любит он на бобров охотиться, пущай бобры за ним поохотятся. Оступился Стемидка в воду, утонул. Ты ни при чём, мы ни при чём. Опять же, доброе дело сделаем. Для тебя доброе, для нас...
— Хватит тебе, балаболка, — прикрикнул на напарника товарищ. — Сколь мошны отвалишь, князь, коли мы Стемидку уберём?
— Сами надумали или кто посоветовал? — спросил Трувор, обдумывая, выгодно ли ему предложение новеградцев.
— Э-э, князь Трувор, какая тебе разница? Мы продаём, твоя воля покупать али нет. Кто сказал, что сказал, как сказал — мы люди маленькие, за слова нам в кружале браги не дают, а испить-то хочется... Так покупаешь али нет?
— Я не купец, но... сговоримся...
Плесковский рыбак Сивой уговорил-таки соседа, кузнеца Клеща, отправиться с ним на рыбалку.
— Лешак тебя забодай, — беззлобно ворчал Сивой, — насидишься ещё у себя в кузне. Всё едино с тебя коваль, как с меня воевода. Крючьев путных отковать не можешь. Вот уже пойдём на ручей, увидишь, каки крючья новеградцы делают. Их-то щука не разогнёт. Стемид вон говорит, по половодью таки щуки в ручей поднялись, по пуду, а то и боле будут...
— Видел Стемид твоих щук, — посмеивался Клещ. — Он же не дурак весной за бобрами ходить. Кому они нужны-то, весенние?
— А рази я тебе сказал, что он за бобрами ходил, лешак тебя забодай? — кипятился Сивой. — Он на ручей в досмотр ходил, сколь бобров зиму пережили. А... с тобой говорить, что воду в ступе толочь.
К заветному ручью Стемида они добрались во второй половине дня. Пока плотвичек для наживки на плёсах надёргали, пока толкались шестами по извилистому ручью в душегубке до первой бобровой плотины, пока, неторопливо бредя по едва заметной тропинке, выбирали места для рыбной ловли, время шло.
— Вона за тем поворотом Стемидов шалаш будет, — негромко сказал Сивой. На рыбалке он всегда говорил вполголоса, боясь спугнуть тишину. — В нём и заночуем.
— Места, чай, не просидим, хозяин не обидится, — откликнулся Клещ.
В молчании дошли до очередного прихотливого изгиба ручья, густо заросшего непролазной черёмухой. Она уже отцвела, лишь кое-где держались запоздалые полуосыпавшиеся белые гроздья. Неожиданно Сивой резко остановился и вытянул жилистую шею. Шедший сзади Клещ едва не налетел на него.
— Чего ты? — спросил он недовольно. — Медведя увидел, что ли?
— Ш-ш-ш, — чуть слышно ответил Сивой и протянул вперёд руку. Тогда и Клещ услыхал впереди непонятный шум. Нет, хозяин лесной так барахтаться не мог.
Они бросились вперёд. Могучий Клещ обогнал Сивого и первым выскочил на небольшую поляну, на которой в окружении высоких белых берёз темнел старый шалаш.
На мгновение кузнец даже остолбенел от увиденного, потом закричал на весь притихший предвечерний лес:
— Стой! Что делаете?! — и пуще прежнего рванулся вперёд. За ним изо всех сил торопился Сивой.
У шалаша в смертельную игру молча играли трое. Для одного из них, безоружного, уже окровавленного, игра подходила к концу. Он сжимал в объятиях противника, а другой тем временем выбирал момент, чтобы половчее вонзить нож в его напряжённую в нечеловеческом усилии спину. На крик Клеща человек с ножом оглянулся и расчётливо ударил жертву под левую лопатку. Ударил, повернул нож, выдернул его и побежал, на ходу прохрипев напарнику:
— Бегим...
Задыхающийся Клещ догнал убийцу. От удара кузнеца, привыкшего иметь дело с полупудовым молотом, тот мгновенно обмяк и начал валиться на землю.
— Готов! — яростно прохрипел Клещ и бросился на помощь Сивому.
— Вяжи ему руки, лешак его забодай! — кричал Сивой. — Они ж Стемида порезали. Я счас... — и кинулся к распростёртому на земле князю.
Но помощь Стемиду была уже не нужна.
Крепко связав руки неизвестным, скорым шагом повёл их Сивой по тропинке в обратный путь. Сзади молча тащил свою страшную ношу кузнец.