Вашингтонская история
Шрифт:
Вскоре начали приходить письма — письма, которые Фейс тут же сжигала или рвала на мелкие кусочки. Их резкий тон поражал и больно ранил ее. Тэчер вбил себе в голову, что она должна вызвать в Вашингтон его мать Джулию. А поскольку Фейс категорически отказалась, он принялся строить всякие предположения насчет причин, побуждавших ее так поступать. И даже туманно намекал на какие-то «скрытые мотивы».
«Я просто не понимаю твоих капризов, — писал он. — Мама будет тебе большой подмогой, когда родится ребенок. Мне не хотелось бы, чтобы ты оставляла малыша на какую-нибудь чернокожую, без всякого
Война все шла, и тема эта стала чаще и чаще появляться в его письмах. «Если я вернусь домой, — писал он в другом письме, — и поймаю у тебя в постели какого-нибудь мерзавца, — я убью вас обоих! Ты говоришь, что Каннингем женат и у него трое детей. Ну и что же? Я бы хотел, чтоб ты переменила работу и служила под начальством какого-нибудь пожилого человека или женщины. Мне тогда было бы куда спокойней, уверяю тебя. Дело не в том, что я тебе не верю, — наоборот. Я верю тебе как себе самому…»
Бедняга Тэчер, думала она: верит ей как себе самому. Эта фраза застряла у нее в мозгу, точно песчинка в раковине, но в жемчужину она не превратилась, зато постоянно раздражала. У Фейс были подозрения насчет нравственности Тэчера, и она была этим задета. Иной раз ее даже терзала горькая мучительная злость. И он еще смеет ее поучать! Она писала ему в ответ ядовитые письма. Потом рвала их. Все-таки он на войне — и одинок, даже более одинок, чем она. А плоть требует своего, ну как тут осудишь?
Голос Тэчера вернул ее к действительности. Он нашел сигареты, закурил и теперь болтал с Чэндлером о том о сем, а она унеслась мыслью так далеко, что и не слышала их разговора.
— Кстати, Чэндлер, — с обычной своей заносчивостью спросил он, — какой у вас был чин?
— Начал капитаном, а закончил подполковником. Обычное повышение.
Тэчер прикусил губу. Его всегда раздражали люди, сумевшие перещеголять его по службе.
— Вам повезло, — сказал он. — В армии вообще легче выдвинуться. Тут я здорово промахнулся.
Фейс хотела было вставить какую-нибудь банальную шутку, чтобы предотвратить его дальнейшие излияния, но служанка объявила, что обед подан.
О деле не вспомнили до тех пор, пока не принесли кофе. Тэчер держался вежливо, но подчеркнуто холодно, и Чэндлер не делал попыток сломать лед. Ему, видимо, было безразлично, что думает Тэчер, он только старался не ставить под удар свои отношения с Фейс.
Фейс вдруг поняла, что за все это время ни разу не взглянула в лицо мужчинам. Она не смела. Веснушчатое лицо Чэндлера неизменно дышало приязнью и доброжелательностью. Его открытая улыбка поражала ее не меньше, чем гибкий ум и гибкое тело. Она восхищалась им и знала, что это восхищение написано у нее на лице.
А красивое, надменное лицо Тэчера лишь
Тэчер поставил кофейную чашечку на стол.
— Никак в толк не возьму, — начал он, раздраженно упирая на каждое слово, — почему вокруг моей жены подняли такой шум? Никаких атомных секретов она не знает. Возможно, ей и случалось сболтнуть лишнее, но…
Дейн Чэндлер как-то странно взглянул на него.
— Тут могут быть самые разные причины, и, кроме всего прочего, надо же властям чем-то заниматься, чтоб оправдать свое существование. Даже там, где подрывной деятельности нет и в помине, они стараются ее выдумать. Вы, мистер Вэнс, по-моему, достаточно долго живете в Вашингтоне, чтобы знать это.
— Я? — переспросил Тэчер, вставая, и принялся шагать по комнате. — Я? Почему, собственно, я должен знать о таких вещах? Я никогда не интересовался действиями правительства и не намерен интересоваться! Пусть себе делают что хотят, мне все равно! Или пусть… а ну их к черту! Всех к черту! Вот мое мнение об этом вонючем правительстве и всей его деятельности! — Тэчер вышел из себя, и ему стоило большого труда не размахивать руками.
Фейс, не понимая, что с ним, попыталась его успокоить:
— Тэчер, дорогой мой, я убеждена, что мистер Чэндлер вовсе не думал, что ты сколько-нибудь подробно осведомлен о деятельности правительства. Я, кажется, забыла сказать ему, что ты работаешь в области торговли… — И она с виноватой улыбкой повернулась к Чэндлеру: — Последнее время мы все стали такими нервными — даже Джини…
— Да, — еще больше раздражаясь, подтвердил Тэчер, — это так! — И сухо добавил: — А сейчас вам придется извинить меня: мне пора. Спешная работа… Конечно, мне бы хотелось узнать подробности дела, но…
Когда дверь за Тэчером закрылась, в гостиной наступило неловкое молчание, — такое молчание воцаряется между двумя близкими по духу людьми, когда некий третий избавляет их от своего обременительного присутствия. Гладиолусы и розы в высоких вазах вдруг словно распустились еще пышнее. Как и утром, сквозь распахнутые, огромные до потолка окна вновь донеслось кваканье лягушек и стрекот кузнечиков. Прозвучал автомобильный гудок, и комната снова погрузилась в тишину.
— Еще чашечку кофе? — делая над собой усилие, спросила Фейс.
— Нет, благодарю вас, — ответил Чэндлер, словно пробуждаясь от глубокого сна. Сидя в кресле, он подался вперед и уже знакомым ей жестом сложил кончики пальцев.
— Распахнем двери и взглянем на мир, — задумчиво предложила Фейс.
Он улыбнулся своей широкой, приятной улыбкой.
— Да, — сказал он, — непременно. — Помолчал и, откашлявшись, как и подобает адвокату, продолжал: — Во-первых…
— Говорите, я слушаю.
— Во-первых, я до сих пор ничего не выяснил относительно свидетельства о рождении, ровным счетом ничего. Конечно, пока еще рано делать какие-либо выводы…