Вашингтонская история
Шрифт:
Все это Чэндлер рассказывал Фейс по пути в сенат. Он заехал за ней в собственном открытом форде, чтобы их разговор не подслушал шофер такси, — предосторожность, как известно, совсем не лишняя. В открытой машине, с разлетающимися на ветру волосами, Фейс одно короткое блаженное мгновение чувствовала себя легко и беззаботно, но тут же вспомнила, зачем и куда они едут, и на душу ее навалилась прежняя тяжесть; ни о чем, кроме досье, внушавшего ей такой ужас, думать она не могла.
Вчера вечером, когда Чэндлер сообщил, что добился разрешения посмотреть досье, она была словно в тумане и довольно равнодушно отнеслась к его словам. Лишь несколько часов спустя она сообразила, что Чэндлер добился почти невозможного. Добыть досье в учреждении с особыми следственными полномочиями — для этого нужно было действовать через самые высокие инстанции. Добыть у них досье — огромная победа! В нем почти наверняка изложено вкратце содержание всех прочих ее досье, которые завели другие учреждения — в том числе, быть может, и протоколов самой Комиссии по расследованию…
— Каким образом это удалось сенатору Кахиллу? — был первый вопрос, который она задала сегодня Чэндлеру.
Чэндлер сморщил лоб, и Фейс заметила его своеобразную манеру щуриться от яркого солнца.
— Сенатор держит это в тайне, — ответил он. — Но, очевидно, он располагает особыми сведениями о какой-то весьма важной персоне. Несколько телефонных звонков — и все!
— А не может ли сенатор с такой же легкостью прекратить всю эту историю? — спросила Фейс без всякой, впрочем, надежды.
— О, — сказал Чэндлер, — это дело другого рода — тут речь идет о красных.
Сейчас Фейс уже почти со страхом думала о своем досье. А вдруг там окажется такое, что еще больше встревожит ее? А ведь она и так уже на пределе. Больше ей не выдержать, это свыше сил человеческих. Еще немного — и конец! Что-то в груди или в голове у нее разорвется. В армии такое состояние называют боевой усталостью. А в гражданских учреждениях говорят, что человек перетрудился. Потом его отвозят в психиатрическую больницу Уолтера Рида, в морской госпиталь в Бефезде или просто в сумасшедший дом. Во всяком случае, у нее немало предшественников, хотя, конечно, причины у всех разные. Пока что политически неблагонадежных было немного, но их число растет с каждым днем.
Машина лавировала между массивными фонтанами севернее Капитолия. Струи били вверх, как маленькие гейзеры, вода кипела и пенилась, и солнечные лучи отражались радугой в водяной пыли.
— Как это красиво, — прошептала Фейс. — Я могла бы сидеть здесь и любоваться целую вечность.
А про себя добавила: «И ни о чем не думать… какое это было бы счастье!»
Чэндлер поставил машину на стоянку, и они прошли пешком полквартала до лестницы, ведущей к главному входу в сенат. По пути то и дело попадались маленькие дощечки с надписями: «Только для служебного пользования», «Только для сенаторов».
Лестница казалась нескончаемой. Когда они поднялись на последнюю ступеньку, Фейс тяжело дышала и, легонько сжав руку Чэндлера, дала ему понять, что хочет передохнуть. Раньше она могла взбежать по лестнице бегом, даже не заметив этого. Но сейчас невидимая тяжесть висела у нее на ногах и тянула их к земле.
В круглом вестибюле с белыми мраморными колоннами часовой встретил их подозрительным взглядом, но Чэндлер не обратил на него никакого внимания, и они прошли мимо. Фейс охватила дрожь. Все тут походило на мавзолей, на гробницу. У нее было странное ощущение, будто ее казнили и она движется по этому вестибюлю уже мертвая. Сейчас они увидят склеп или подземную могилу, на которой будет написано ее имя. Она покорно войдет туда и простится с Дейном Чэндлером навеки.
— Вот мы и пришли, — сказал Чэндлер. Фейс встрепенулась. Какие зловещие, навязчивые мысли, — скорее отогнать их от себя!
Войдя в просторный кабинет с высоким потолком, обставленный темной мебелью красного дерева, Чэндлер представил Фейс молодому человеку с блестящими и настороженными глазами.
— Это Боб Уилсон, секретарь сенатора Кахилла, — сказал он. — А это миссис Вэнс.
— Здравствуйте, — пробормотала Фейс; у нее мелькнула дикая мысль, что в этом старинном здании, наверное, полагается делать реверанс.
— Сенатор хочет непременно поговорить с вами, — сказал Уилсон, — но сегодня обсуждается один очень важный военный законопроект, и сенатор счел необходимым присутствовать на заседании. Ваш материал он захватил с собой и просил вызвать его из зала. Если будут какие-нибудь заминки, дайте мне знать.
— Отлично, Боб, — весело сказал Чэндлер.
— Благодарю вас, — деревянным голосом произнесла Фейс. Она увидела двух девушек, печатавших на машинках. Хорошо работают, одобрила она про себя. Но какие могут быть дела в этой могиле?
— Один из самых способных малых на Холме, — проговорил Чэндлер.
Должно быть, это он об Уилсоне. Только сейчас Фейс заметила, что они опять идут по коридору и Чэндлер ведет ее под руку.
— Очень способный малый, — продолжал он. — Здесь многие точат на него зубы и, наверное, в конце концов съедят беднягу. Им здорово не по душе характер подготовляемых Уилсоном законопроектов, которые касаются жилищного строительства, здравоохранения, гражданских прав и которые к тому же ущемляют интересы картелей и так далее. Можете свободно назвать его кем угодно: социалистом, коммунистом, анархистом, патерналистом, — и все будет мало. Да, мало. По существу, он — alter ego [12] сенатора, часто — его совесть, иногда — его душа. Любопытно, что история большей частью делается людьми, имена которых так и остаются неизвестными, — людьми одаренными, презирающими взяточничество и искренне преданными своей стране. Но именно таким людям сенат и палата представителей рано или поздно предъявляют обвинение в подрывной деятельности. Если говорить откровенно, Вашингтон — страшный город.
12
Второе «я» (лат.).
— Да, — отозвалась Фейс.
Чэндлер словно не замечал ее молчаливости. Они вошли в лифт — большую проволочную клетку, и Фейс вдруг испугалась, что Чэндлер возьмет да выйдет, оставив ее в этой клетке одну. Но он знаком предложил ей выйти, когда лифтер, сморщенный старик, угрюмо объявил: «Цокольный этаж».
Пройдя небольшое расстояние, они увидели туннель и блестящие стальные рельсы.
— Сенатское метро, мэм, — в шутку сказал Чэндлер тоном гида, дающего объяснения туристке. Фейс с трудом улыбнулась.
Здесь пахло сыростью и всюду тянулись какие-то трубы. Трубы напомнили ей о Мелвине Томпсоне и о неудаче, постигшей ее в Белом доме. Все ее попытки кончаются неудачей. Даже под руководством Чэндлера у нее ничего не выходит. Она запуталась в паутине.
Маленький смешной вагончик сенатской подземки, словно сбежавший из детского парка, не развеял ее уныния. Он с жужжаньем выскочил из туннеля, управляемый толстяком вагоновожатым, который едва умещался на сиденье. Жирный двойной подбородок толстяка заколыхался, когда он затормозил вагончик. Вылезли две суетливые дамы в соломенных шляпках; у каждой на пышной груди красовалась фиолетовая делегатская ленточка. Им помогал сойти дородный господин, приговаривавший: «Пожалуйте, пожалуйте, госпожа председатель!»