Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Как будто в прошлом году было иначе.
– Да, и в прошлом, – согласилась она. – Поэтому вам и надо быть осторожнее.
– Это – Вольпина, – сказала я убежденно. – Она начала пакостить мне с самого начала. Она ищет тот артефакт, из-за которого я притянула Коша Невмертича. Но я не хотела, правда.
– Успокойтесь, – опять призвала меня Ягушевская. – Вы только и делаете, что злитесь, Василиса. Это не хорошо. Для волшебника – очень нехорошо.
– Да, спокойствие, выдержка,
– Если знаете, то почему всё время горячитесь? Берегите эмоции. Возьмите конфетку.
Этими конфетками она меня окончательно добила.
– Да что вы всё со своими конфетками? – почти заорала я. – Они у вас отравленные, что ли?!
Я хотела только отодвинуть вазочку, но едва коснулась её кончиками пальцев, как вазочку швырнуло через всю комнату к противоположной стене. Стекло разлетелось вдребезги, а карамельки разноцветными горошинами заскакали по полу.
– Простите… – пробормотала я, застыв с вытянутой рукой.
– Спокойнее, Василиса, – Ягушевская не переменилась в лице, и голос не дрогнул, но она точно так же, как я, застыла в кресле, и смотрела на меня настороженно. Правда, в следующую секунду она опустила ресницы и взглянула на меня уже по-прежнему – с жалостью и сочувствием.
– Сейчас всё уберу! – воскликнула я, вскакивая.
– Нет! – крикнула Барбара Збыславовна, и я опять испуганно замерла, но она сама смутилась, а потом засмеялась и сказала: – Лучше посидите спокойно, Краснова. Я уже сама за вас боюсь.
Я медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях, а Ягушевская принялась собирать конфеты, осторожно ступая по осколкам.
– Подумайте о чем-нибудь приятном, – говорила она тихим, воркующим голосом. – Представьте яблоневый сад… Ведь это – первая иллюзия, которую вы создали? Вам нравятся яблони?..
– Яблони… не знаю… – прошептала я, послушно представляя цветущие яблони, утро, весну…
Запахло сладко и нежно, и Ягушевская похвалила меня:
– Вот, совсем другое дело. Представьте синее небо… белые цветы… ветерок играет лепестками…
Её голос убаюкивал, и я незаметно задремала, в своём сне гуляя между цветущих яблонь, путаясь босыми ногами в траве. Я вышла к озеру – но не к лунному, которое создавала иллюзией для первокурсников, а к озеру при свете солнца. Оно было прозрачным – видны были даже камешки на дне, а в середине плавали два белых лебедя. Они грациозно изгибали шеи, словно перешептываясь, и было столько нежности в этих птичьих заигрываниях…
Я позавидовала им. Мне тоже хотелось бы пошептаться кое с кем вот с такой же нежностью.
Шорох в кустах заставил меня отвлечься от прекрасных птиц. Я посмотрела в сторону и увидела черного лебедя – он высунул из зарослей ивы голову с раскрытым клювом и будто беззвучно смеялся надо мной.
Пока я думала – не швырнуть ли камнем в черную птицу, видение озера и яблоневого сада поблекло, качнулось и исчезло. Я сидела в кресле, в кабинете Ягушевской, а надо мной склонился Кош Невмертич.
– …усыпила её, – услышала я тихий голос Ягушевской. – Она была очень взволнована, я бы посоветовала…
– Она проснулась, – сказал ректор громко, и Ягушевская сразу замолчала. – Итак, вы открыли глазки, пташка. Как себя чувствуете?
– Неплохо, – я села, приглаживая волосы, а Кош Невмертич отошел к стене, разглядывая осколки бывшей вазочки.
Он взмахнул рукой, и осколки сами собой смелись в угол кабинета сверкающим облачком.
– Это она сделала? – спросил ректор у Ягушевской.
– Нечаянно! – тут же полезла я оправдываться.
Барбара Збыславовна только пожала плечами, а ректор хмыкнул.
– Вы проверили Вольпину? – я встала, разминая затекшую шею. Мышцы онемели, словно я проспала несколько часов.
– Проверил, – ответил Кош Невмерич. Он поднял с пола незамеченную Ягушевской конфету, снял блестящий фантик и отправил конфету в рот. – На ней всё чисто. Если это не вы, Краснова, навели порчу на Колокольчикову, то точно и не Вольпина.
– Не может быть! – я забыла про шею. – Больше к нам с Машкой никто не подходил! И она меня по плечу похлопала. Точно так же, как Царёв в прошлом году, когда хотел на меня муравьев наслать, а получилось…
– Я помню, – прервал меня ректор. – Вы не доверяете моему профессионализму? Так мы были с Быковым, Иваном Родионовичем. Ему доверяете?
Было что-то особое в его голосе. И во взгляде. Я мгновенно насторожилась: а Быков-то тут при чем?
– Кош Невмертич ещё ни разу не ошибался, Василиса, – сказала Ягушевская тоном бывалой училки. – Если он говорит, что Карина не применяла колдовских заклинаний, так и есть.
– Значит, не Вольпина? – спросила я с таким разочарованием, что Ягушевская не сдержала улыбки.
– По-моему, вам надо успокоиться и сосредоточиться на учёбе, – она забрала у ректора фантик и бросила его в мусорную корзину, и меня почему-то очень обидел этот жест – привычный, интимный, выдававший заботу, которая гораздо больше, чем просто вежливость подчиненной к начальнику.
И в театр они ходили вместе… Ягушевская была в таком красивом синем платье…
– Краснова, вы в порядке? – оторвал меня от размышлений голос ректора. – Чувствую, опять забурлили. Что на этот раз?
– Ничего, – ответила я угрюмо, глядя в пол.