Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Может, примешь антэроса? – спросила Барбара участливо. – Хоть немного, но поможет.
– Не поможет, – процедил сквозь зубы Кош. – Сама прекрасно понимаешь.
– Понимаю. Что ж, справляйся сам.
Он открыл глаза, уловив что-то странное в её голосе. Какое-то сомнение. Какое-то недовольство.
– Ты во мне сомневаешься? – он сделал ещё глоток, с наслаждением ощущая, как согреваются не только горло и желудок, но и всё тело. И даже лихорадка немного отпустила.
– Нет, не сомневаюсь, – она отпила из своей чашки, а потом
– Не буду, – Кош одним глотком допил бодрящий ароматный напиток и протянул чашку Ягушевской. – Погадаешь мне? Как раньше?
– Как раньше? – засмеялась она. – Когда это мы с тобой раньше по-стариковски коротали вечера за кофе с коньяком? Насколько я помню, ты всё время рвался спасать мир, тебе было не до меня. И не до моих гаданий.
– Ты гадала мне и Федьке, – напомнил Кош. – И налей просто коньяка.
– Может, лучше не надо? – спросила она, но уже взяла бокал и плеснула в него немного.
– Не бойся, не повредит, – хмыкнул Кош и выпил коньяк залпом, поморщившись и не закусывая.
– Как неинтеллигентно, – поругала Барбара и взяла его чайную чашку, покачав её вправо-влево, а потом опрокинула чашку на блюдце, вверх донцем. – Думаешь, это и правда не она? – спросила Ягушевская, прикрывая кофейную чашку ладонью.
– Это точно не она, – сразу отозвался Кош.
– Знаешь, убежден или хочешь верить? – мягкий голос Ягушевской успокаивал и расслаблял не хуже чудодейственного кофе. И коньяка в придачу.
– Она не способна на такое, – покачал головой Кош. – Это противно её природе. Жар-птица не совершает подлостей. Гадости – да, подлости – нет. К тому же, ты забыла, что я вижу ваши женские души? Насквозь вижу, – он прищурился, посмотрев на Барбару, и та невольно опустила ресницы, словно прячась от его взгляда. – Это не она. И это меня очень беспокоит.
– Кто-то из студентов? – продолжала расспрашивать Ягушевская.
– Мы всех проверили, кто был рядом, – Кош нахмурился, заложив руки за голову и откинувшись на спинку кресла. – Ни на ком не было следов колдовства.
– Загадочно, – произнесла Барбара после некоторого молчания. – А Вольпина? Почему Краснова так усиленно её подозревает?
– Вольпину сам проверял, на сто раз. Ничего на ней нет. Скорее всего, тут просто девичья зависть, – он усмехнулся и добавил: – И ревность. Она с чего-то вообразила, что я, вроде как, выделяю Вольпину.
– Тебя это забавляет, похоже, – невинно заметила Барбара.
– Что там в чашке? – Кош повернул разговор в другую сторону и проговорил-пропел: – Погадай-ка мне, гадалка, расскажи мою судьбу.
– Хорошо, изволь, – Ягушевская осторожно подняла чашку и поставила ее рядом с блюдцем, рассматривая потеки и пятна на фарфоре. – Вижу любовь, ваше бессмертие. Везде любовь – куда ни посмотри. И в прошлом, и в будущем. И ещё вижу страсть. Неутоленную, каторжную…
– Плохо гадаешь, – засмеялся Кош. – Так мне любая цыганка на улице скажет.
– И деньги возьмет, – в тон ему ответила Барбара. – А я – совершенно бескорыстно… – она мельком посмотрела в чашку и замерла, а потом нахмурилась. – А вот тут что-то странное, – она склонялась над чашкой всё ниже. – Птица… огненная… а вокруг неё – враги… Раз, два, три… четыре… пять… Пятеро врагов? Это в «Иве»? И, похоже, это прямо сейчас…
Кош сорвался с места быстрее, чем она успела моргнуть, и выскочил вон, обернувшись гепардом.
– Опять гепард, – пробормотала Ягушевская, хватая футляр с рогульками и бросаясь следом за ректором. – Сначала бежал гепардом от любви, теперь гепардом бежит к ней…
Кош преодолел коридоры «Ивы» до комнаты Красновой за пару минут. Но уже подбегая, понял, что её там нет. Нет, коньяк был лишним, раз напрочь выбил мозги. Надо было посмотреть по камерам. Он быстро принял человеческий облик и достал из кармана фотографию. На ней была Василиса Краснова. Фотограф поймал тот момент, когда она оглядывалась через плечо. Губы чуть приоткрыты, глаза распахнуты – удивлённо, немного испуганно, будто она увидела что-то необычное.
Коснувшись глянцевой поверхности кончиками пальцев, Кош немедленно уловил тонкие вибрации от души Красновой. Она была здесь, совсем рядом, и кипела от гнева и ярости…
Столовая!..
Гепард метнулся пятнистой тенью по коридору, напугав кого-то из припоздавших студентов, и уже через тридцать секунд ректор ворвался в столовую – и очень вовремя.
Краснова визжала и брыкалась, пытаясь освободиться от железной хватки Царёва – тот держал девушку поперёк туловища, пытаясь оттащить в сторону. Первым порывом Коша было рвануть к ним, оттолкнуть мальчишку, чтобы убрал руки подальше…
Но в следующую секунду он увидел бледное лицо Вольпиной, Быков пытался её приподнять, ругаясь совсем не педагогично, вокруг толпились испуганные студенты, кто-то из девиц плакал навзрыд.
– В сторону, – коротко приказал Кош, уже став человеком, и перед ним немедленно расступились.
По-крайней мере, Краснова была жива и здорова. А вот Вольпина…
– Чёрт-те что творится, Кош Невмертич! – возмутился, увидев его, Быков. – Это не студенты, а дикари какие-то! Заколдовали Ивлеву, теперь вот – Вольпина… Эй! За медсестрой кто-нибудь пошел?!
– Всем оставаться на местах, – приказал Кош и оттеснил его плечом.
Он встал на колени и провел ладонью над лицом Вольпиной. Да, внешнее магическое воздействие. Кто-то ударил Вольпину магией, прямо в мозжечок – сильно, грубо, беспроигрышно. Вольпина не притворялась, она и в самом деле была без сознания. Пульс едва слышен, кровь течет медленно, нехотя…
– Царёв! – окликнул ректор, не повернув головы. – Отпустите Краснову и быстро – в медчасть. Скажите, что сейчас поступит пациент с нарушенным мышечным тонусом.