Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
Возня и писк за спиной, быстрый топот ног, а потом – гневный голос Красновой:
– Это – не я!
– Что произошло? – спросил Кош, помогая Вольпиной сесть.
Она приоткрыла глаза, похлопав ресницами – взгляд был бессмысленный, затуманенный. Быков сунулся со стаканом воды, но Кош только отмахнулся. Вода здесь не поможет.
– Что произошло? – повторил он.
– Я почти ничего не видел, – ответил Быков. – Кто-то заколдовал Ивлеву, и пока я с ней возился – бац! – Вольпину вырубили.
– Это Краснова! – раздался вдруг голос из толпы студентов.
Самсонов.
– Я видел, Краснова толкнула Карину, – Самсонов чуть не плакал и пару раз шмыгнул носом. – Сначала наорала на неё, что Карина, якобы, Машку заколдовала… А это не Карина! Доказательств нет!
– Сама обвиняла без доказательств, а теперь отпирается… – возмущенно произнесла какая-то студентка, но выйти побоялась и спряталась за спины остальных.
– Да вы все спятили! – голос Красновой зазвенел от злости, и ярость её так и переполняла. – Спя-ти-ли! Это – не – я!
Ярость, гнев, злость, обида…Это плохо, очень плохо…
– Несите Вольпину в медчасть, – велел Кош Быкову. – Только осторожнее. Ей ещё сотрясения мозга не хватало.
– Да, конечно, – пробормотал Быков и осторожно взял девушку на руки.
Кош медленно поднялся, дважды глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, а потом обернулся к Красновой.
Она стояла, сжимая кулаки, нахохлившись, как воробей, который напрашивался на взбучку у стаи ворон. Её обступили со всех сторон, в то же время боясь подойти слишком близко. Она стояла одна. Одна против всех. Но сдаваться не собиралась. Глаза её горели обидой и отчаянием – красивые глаза, быстрые, яркие, как у соколицы. Волосы лились волной на голубой шелк рубашки, скользя по плечам, по груди… И три верхние пуговицы расстегнуты…
– Всем прийти в себя, – произнёс Кош, отворачиваясь и делая вид, что отряхивает ладони, – всем успокоиться, сесть за столы. Вас задержат здесь не больше пятнадцати минут.
Студенты побрели к столикам, перешептываясь и косясь на Василису, а она осталась стоять, кусая губы.
– Краснова, тоже присядьте, – сказал Кош, избегая смотреть в её сторону, потому что уже с трудом сдерживался.
Хорошо, что в этот момент в столовую вбежала Барбара. В руках у нее был футляр с рогульками – очень кстати. Вот она-то точно не потеряла головы. Значит, прошло уже, отпустил её котик-братик… Надо будет обрадовать Федьку… Кош поймал себя на мысли, что думает о всякой ерунде, только бы позабыть про Краснову, которая и не думала уходить, а по прежнему стояла рядом. И пылала так, что его припекало даже за полтора метра. Аж кровь сворачивалась.
– Быстренько, за стол, – Барбара поняла всё с первого взгляда и легко подтолкнула Василису прочь. – Сейчас мы во всём разберёмся…
Вдвоём они быстро проверили всех присутствующих, включая персонал столовой. Ничего. Ни на одном не было следов исходящей магии. На Вольпиной тоже исходящей не было. Кто же постарался? Кош пристально оглядел студентов, избегая смотреть в сторону Красновой.
Из столовой никто не выходил. Только Царёв и Быков. Надо проверить их.
Быков… опять выгораживал Краснову. Откуда такая симпатия? И Царёв…
Барбара нагадала, что возле жар-птицы пятеро врагов. И где же они?..
Не удержавшись, Кош посмотрел на дальний столик, на одиноко сгорбившуюся фигурку в голубой рубашке.
– Все свободны, – сказал он, поправил галстук и поймал Барбару за запястье. – Скажи Красновой, чтобы через пятнадцать минут была у меня в кабинете, – он понизил голос, чтобы не услышали остальные. – Час на чистку яиц. Через пятнадцать минут.
– Хорошо, – Барбара кивнула, сочувственно посмотрела на него. – Еще что-то?
– Нет, – он оттянул ворот, чтобы глотнуть воздуха. – Пойду, проверю Царёва. На всякий случай.
12
– За что наказана-то?! – вспылила я, когда Ягушевская послала меня в кабинет ректора.
Опять чистить яйца! Что за дурацкое наказание! И за что?!
– Сейчас девятнадцать сорок пять, – сказала Ягушевская, не выказав ни недовольства, ни раздражения. – Ровно в восемь вы должны прибыть в кабинет. Это приказ ректора. Не обсуждается.
– Не обсуждается! – бросила я с отвращением и пошла вон из столовой.
Все завернулись, и я чуть не скорчила гримасу, показывая, как они все бесят. Своей тупостью, своей дуростью!..
И ещё ректор!
Сейчас приду – и всё ему выскажу. Что Вольпина – вовсе не овечечка невинная. Что это всё – её проделки. Я уверена, что её!
Красные глаза черепа на двери блеснули зловеще, и я от души стукнула кольцом.
– Можно? – заглянув в кабинет, я обнаружила, что там пусто.
Мягким оранжевым светом горела лампа из матового стекла, окно приоткрыто, жалюзи приподняты, и в кабинете свежо и прохладно. Пахнет осенней листвой и дождем. Совершенно умиротворяющая обстановка. Но возле застекленных полок, на которых красовались драгоценные яйца Фаберже, лежала груда тряпок, бархоток и стояло ведро. Меня явно ждали, и умиротворение растаяло само собой.
Здрасьте, родные! Давно не виделись!
Я вошла, с отвращением закатывая рукава рубашки.
Наказал, даже не разобравшись!
Открыв стеклянную дверцу, где стояли на полках кощеевы яйца, сверкая разноцветными бочками, я привстала на цыпочки, пытаясь достать крайнее сверху, подумала и оглянулась в поисках стула.
Возле стола стоял Кош Невмертич и молча смотрел на меня. От неожиданности я отшатнулась и всхлипнула – он и правда выглядел как-то… угрожающе… Может, дело было в черном строгом костюме, а может – в выражении глаз. Ректор глядел хмуро, чуть наклонив голову – как будто собирался броситься на меня тут же.
– Вы здесь были, что ли? – спросила я воинственно, разозлившись на себя, что умудрилась испугаться и показала это. – Или просто ходите бесшумно, как Дракула?
Кош Невмертич не ответил, развернул кресло и я увидела в нём коробку – большую, квадратную, на одной стороне которой красовался непонятный мне логотип – дерево заключенное в круг.
– Это вам, Краснова, – сказал ректор и указал на коробку. – Можете посмотреть.
– И что там? – спросила я, не двигаясь с места, и чувствуя, как холодок пробежал по спине.