Василиса Опасная. Воздушныи? наряд пери
Шрифт:
– Привет! – она расцеловалась в щеки сначала с Машкой, а потом с Царёвым, и собиралась подкатить ко мне, но я отстранилась.
Эти западные привычки – тереться щеками, когда здороваешься – мне совсем не нравились. А уж расцеловываться с Вольпиной – избавьте, подвиньтесь!
– Василиса?.. – растерялась Вольпина и захлопала глазами. – Что случилось? Ты… Ой! Имей в виду, я ничуть не злюсь, что ты «слила» нас с Петей ректору! Ерунда какая!
– Ты – не злишься? – резко спросила я, поворачиваясь к ней и пристально глядя в глаза.
Надо
– А может, это я злюсь, – произнесла я со значением, – когда ты…
Но Вольпина перебила меня, погладив по плечу:
– Ты всё правильно сделала – мы с Петей нарушили расписание, это только наша вина.
Я оттолкнула её, чтобы не прикасалась, но Вольпина уже переключилась на Колокольчикову.
– Машенька, у тебя такая юбочка прикольная… – замурлыкала она и принялась расхваливать клетчатую юбку Колокольчиковой.
Машка покраснела, как редиска, и залепетала, что юбка на самом деле старая, и мамина, и вообще…
Она посмотрела на меня так укоризненно, что захотелось дать подзатыльник не только поганке Вольпиной но и наивняшке Колокольчиковой, которая принимала комплименты за чистую монету. Смешно! Как Вольпиной могла понравиться дурацкая юбка Колокольчиковой? Да эту юбку только вместо половой тряпки использовать…
– Я на ленту, – сказала я, ни к кому не обращаясь, и пошла в сторону аудитории, по пути специально толкнув Вольпину плечом.
Она немедленно заверещала, что ей больно, но я даже не оглянулась на её причитания.
– Зря ты с ней так, – догнал меня Царёв. – Она нормальная девчонка. Пустоголовая, конечно, но ничего.
– Вот и общайся со своей нормальной девчонкой, – огрызнулась я. – А я знаю, какая она нормальная.
– Ну что она тебе сделала? – Царёв хотел взять у меня сумку, но я так на него посмотрела, что он со вздохом убрал руку.
– Она ко мне в комнату ночью залезла, – ответила я, перебрасывая сумку на другое плечо, чтобы у Царёва опять не возникло странных желаний помочь мне что-то донести. Пусть своей нормальной Вольпиной помогает, этому цветочку-неженке. – И рылась в моих вещах.
– С Петькой она была, точно, – возразил Царёв. – Их ректор застукал, когда они в коридоре целовались. Слушай, Вась…
Лучше бы он не называл меня Васей, потому что я сразу вспомнила насмешливые слова Кариночки, и Царёв тоже пополнил ряды тех, кому хотелось дать подзатыльник.
– Слушай, Вань! – я остановилась и воинственно посмотрела на него снизу вверх. – Если вы тут все с ума посходили из-за своей Вольпиной, я в этом сумасшествии не участвую.
– Да не посходили, с чего ты взяла…
– Лучше не зли меня, – процедила я сквозь зубы и для верности ткнула его пальцем в грудь, чтобы лучше понял. – Она еще себя покажет, твоя нормальная Вольпина. И вы ахнете все! Отвали, сделай одолжение. Не хочу даже вспоминать про неё.
– Ну ты зачем так… – протянул Царёв, но я уже заходила в аудиторию, злая на весь мир и больше всего… А на кого я злилась больше всего? Ректор бесил своей холодностью – как будто не целовал меня и не обещал подождать. Анчуткин – недомолвками. Что он прячется, как улитка в раковину?! Вольпина… Ух, эта Вольпина! Она даже не злила, она бесила до белой горячки! Лицемерка, обманщица, воровка!.. Царёв – мажор недоделанный! Решил, что он тут – суперзвезда! И все студентки должны за ним бегать, высунув язык, как собачки!.. Колокольчикова – мышь наивная. Нашла перед кем лужицей растекаться!..
Я с размаху бросила сумку на стол, и Анчуткин, повторявший тему с прошлого занятия, испуганно подскочил, чуть не уронив очки.
– Не дрожи, – зло подбодрила я его. – Это не страшнее, чем молниями разбрасываться.
Он сразу повесил нос, и мне стало немного совестно.
– Ладно, – я села и толкнула Бориску плечом. – Подумаешь, наказали. Я когда в школе училась, меня каждый месяц по десять раз наказывали. Ерунда какая.
– Бабушка расстроилась, – повинился он.
– Ну, бабушка – это же капец, как страшно! – съязвила я. – Не умри от страха.
Анчуткин посмотрел на меня печально и с жалостью – как-то очень по-взрослому. Мне стало неуютно и немного стыдно. Точно так же на меня смотрела Ягушевуская. Но одно дело – Ягушевская, а другое – Борька Анчуткин.
– В учебник смотри, – посоветовала я ему, чтобы прогнать наваждение. – Сейчас спрашивать будут.
Он тут же уткнулся в книгу, а у меня совсем испортилось настроение.
Ленту по магическим превращениям вела Барбара Збыславовна, и сразу же устроила опрос по прошедшему материалу. Я благополучно провалилась, потому что не смогла внятно ответить ни на один вопрос – просто не соображала, о чем Ягушевская спрашивает.
– Вы сегодня рассеянны, Краснова, – отметила Барбара Збыславовна, делая отметку в журнале. – В субботу придете на индивидуальный зачет. Повторите всё и соберитесь. Эти темы нужны вам особенно – вы же у нас особь с двумя ипостасями.
Я вскинулась, потому что в ее словах мне послышалась насмешка. Может, ещё и третью и четвертую ипостась вспомнят? Про корову и слониху?!
Но Ягушевская уже подняла Царёва, и он лихо расправился с её вопросами, умудрившись даже что-то схохмить, чем рассмешил не только студентов, но и Ягушевскую – она усмехнулась и поставила ему «отлично».
– Теперь я хочу послушать Сметанина, – обхявила Барбара Збыславовна, и толстяк Сметанин торопливо поднялся, едва не свернув стол. – Скажите-ка мне, будьте любезны, каким образом…
Вопль Колокольчиковой помешал задать вопрос. Мы все обернулись к Машке, и я похолодела, увидев, как её физиономия покрывается прыщами – они набухали прямо на глазах, и некоторые лопались, растекаясь противным гноем.
Машка пыталась прикрыть лицо руками и ревела белугой, но прыщи появлялись и на руках, и на шее…