Василий Голицын. Игра судьбы
Шрифт:
И вот настал день торжества. С утра вся Москва благовестила. Карета за каретой, одна другой краше да пышней, въезжали в Спасские ворота. Столь же великое множество нищих да убогих собралось на папертях со всей Москвы. Притекли, заслышав о дармовом угощении да раздаче денег.
Набилось полно народу и в Богоявленский собор. Рынд поставили на паперти оттеснять нищебродов, тут же была и надворная пехота, дабы порядок блюсти и благочиние меж кремлевских соборов да Чудова монастыря, куда молодые должны были допрежь всего для родительского благословения явиться.
Наконец жених и невеста в окружении близких явились в собор, где уже
— Блаженны все, боящиеся Бога, — возгласил патриарх. — Слава тебе, Боже наш, слава тебе, — подхватил хор.
Храм гудел от возгласов и пения. Под куполом метались голуби.
— Жена твоя, яко лоза плодовита, — продолжал патриарх. — Во странах дому твоего. И сынове твои яко новосаждения масличная, окрест трапезы твоея.
Обряд длился долго, и патриарх подустал: глаза набрякли, лицо сморщилось — всю силу своего не очень-то звучного голоса вкладывал он в оглашение.
— Благословен еси, Господи Боже наш, иже тайнаго и чистаго брака священнодействителю, и телеснаго законоположителю, не тления хранителю, житейских благий строителю: сам и ныне владыка в начале создавый человека и положивый его, яко царя твари…
— Господи, помилуй! — рявкнул звероподобный дьякон Иннокентий, чей бас был прославлен на всю Москву своею мощью, и в руках врачующихся дрогнули свечи, а у царевны Екатерины свеча и вовсе вывалилась из рук.
— Вот это возгласил, — восхищенно протянул Федор Салтыков. — Эдак и кондрашка хватить может.
Хоровод священнослужителей закружил возле жениха и невесты, святая вода лилась словно дождь, кадильный дым застил аналой и самого патриарха.
Передохнув, он стал говорить традиционное поучение новобрачным:
— Ты убо чесаный женише должен еси супруге твоей верность сожития, любовь правую, и немощен снисхождение женским. Ты паки честная невеста, должна будешь мужеви твоему такожде верность присную в сожитии, любовь нелестную и послушание велений его яко главы твоея: ибо яко же Христос есть глава церкве, тако муж жены глава есть…
Ноги у царя Ивана подгибались. Он с тоской ждал конца церемонии, а она все длилась и длилась. С купола на него строго и даже, казалось, осуждающе глядел Пантократор — Вседержитель. Глаза у бедного жениха, и так подслеповатые, слезились, и все пред ним расплывалось, теряя всякие очертания. Царь Иван страдал, он уже не видел своей невесты, потому что веки против его воли смежились. И он был не в силах их поднять.
— Парашенька, ты тута? — вопросил он.
— Тута я, тута, супруг мой благоверный, — вполголоса ответила Прасковья.
Наконец обряд завершился. К новобрачным подошла царевна и облобызала их. Впереди ждал свадебный пир — новое испытание для жениха.
Глава четвертая
Брак честен есть и ложе не скверно!
Рассыпайся, трубчата коса, расплетайтесь, русы волосы!
Что наткалось, напрялось, то и в приданое досталось.
У меня была умна, а ты, как хошь, для себя учи!
Злато с златом свивалось, жемчужина с жемчужиной скаталась.
И понеже царевна София Алексеевна была великаго ума и великой политик, хотя себя укрепить вечно в
…И усмотря, что дочери родятся, тогда начала свой план делать, чтоб ей самой корону получить и выйти б замуж за князя Василья Васильевича Голицына. О сем упомянуто токмо как разглашение было народное, но в самом деле сумневаюсь, ежели такое намерение было справедливое.
Правда ж, подозрение взято в сем на нее, царевну Софию, от ея самых поступков.
Первое, что принадлежит до получения сей короны, оная царевна начала ходить во все процессии церковная и публичныя с братьями своими, что было противно царю Петру Алексеевичу. И единожды так ж вражда случилася публично, что был ход ко Казанской Богородице, и сперва, по обыкновению, пришли оба государя и она, царевна София Алексеевна, в соборную церковь, откуль пошли в ход. И вышел из соборной церквы царь Петр Алексеевич, просил сестру свою, чтоб она в ход не ходила. И между ими происходило в словах многое. И потом царь Петр Алексеевич понужден был, оставя ход, возвратиться в свои апартаменты, понеже сестра его, царевна София, не послушала и по воле своей в ход пошла с братом своим царем Иоанном Алексеевичем.
Также она, царевна София, почала делать червонцы под своею персоною и в короне, и имя свое внесла титула государственнаго. Также учинила себе корону и давала овдиенция публичный послам польским и швецким и другим посланникам в Золотой палате…
— Ты придвинься ближе, Парашенька, да ляжь на спинку, — тихим голосом поучал молодую царицу Иван. — Вот так-то. А теперя я на тебя взлезу. Да ты не опасайся, сладостно будет.
Взлез. Долго пыхтел, но отчего-то не получалось так, как с девкой Варькой. Там он входил легко, и она его принимала всего. А тут, сколь ни старался, — преграда.
— Ты, Парашенька, не противься. Ты меня пусти, — бормотал он.
— Да я что, государь ты мой, — чуть не плача, отвечала царица. — Я и не противлюсь. Как можно. Да только болезно мне как-то. Никакой сладости не чую.
— Ты старайся, Парашенька, старайся. Ну пусти же!
Нет, ничего не выходило, ничего не входило. Царь Иван даже расстроился, а потом и рассердился. Царица плакала навзрыд.
— Нешто я виновата, — сквозь слезы выдавливала она. — Я с полной душою, с любовию, как патриарх наставлял. Несвычна я, государь мой.
Иван был обескуражен. С Варькой все было так хорошо и просто. Она старалась за него. А Параша не умела.
— Ты помогай мне, помогай. Приникай сколь можно.
Нет, не получалось. Рассерженный Иван слез и начал влезать в порты.
— Ты куда, господин мой? — испугалась Прасковья.
— Пойду у сестрицы наставления просить, как действовать далее.
— Нешто она наставит? — Свесила ноги царица. — И я пойду.
— Нет, тебе не надобно. Я сам вызнаю.
И с этими словами он исчез за дверью.
Случилось царевне быть за пиршественным столом. Встрепанный, обескураженный, ввалился царь Иван.
— Что с тобой, братец? — в свою очередь переполошилась царевна. — В непотребном ты виде да и сам не свой.