Василий Голицын. Игра судьбы
Шрифт:
Как оно было? Не сама собой восприняла правление. По прошению Земского собора. Вот она, бумага, подписанная многими высшими людьми государства: «…по многом отрицании, согласно прошению братии своей, великих государе и, склонясь к благословению святейшего патриарха и всего священнаго собрания, презирая милостивно на челобитие бояр, думных людей и всего всенароднаго множества людей всяких чинов Московскаго государства, изволила воспринять правление…»
А ныне Нарышкины почали обвинять царевну Софью, что она самовольно исхитила правление, распоряжалась казною, как хотела, любезников своих князя Василия Голицына и думного дьяка Федора
Ныне стали горлопанить: опять-де князь Василий занапрасно и множество ратных людей загубил, и казны извел. Похвалялся татар крымских побить, а возвернулся не солоно хлебавши, аки тать в нощи. Еще слух был пущен, что с теми татарами сговор имел и бочку золотых от них за свое отступление взял. Хотя на самом деле ничего такого не было.
А были жары губительные, была трава выгоревшая, были кони палые от бескормицы, был голод от неимения провианту. Корил себя князь Василий: зачем вдругорядь стал во главе войска. Понадеялся на фортуну, то бишь счастие. Ведь научен был во первом походе: счастия на войне не бывает, а должно иметь во всем предусмотрительность.
Показалось: все предусмотрел. А всего предусмотреть было не можно, когда за плечами столь великое тожество людей и коней. Нет, не его это дело — рать в поле водить, не его. Его дело в Приказе сидеть да с иноземцем балакать. Его дело умом раскидывать по всяким поводам. Коемуждо по делам.
Однако правительница словно бы победителя венчала своего галанта. Он получил в награду вотчину с обширными землями да еще 300 рублев — деньги громадные. А каково льстиво в письмах возвеличивала князя Василия, ведомо было только им двоим.
«Свет мой, батюшка, надежда моя, здравствуй на многия лета! Зело мне сей день радостен, что Господь Бог прославил имя свое святое, также и матери своея, Пресвятая Богородицы над вами, свете мой! Чего от века не слыхано, ни отцы наша поведаши нам такого милосердия Божия. Не хуже израильских людей вас Бог извел из земли египетския: тогда чрез Моисея, угодника своего, а ныне чрез тебя, душа моя! Слава Богу нашему, помиловавшему вас чрез тебя! Батюшка ты мой, чем платить за такия твои труды неизчетныя! Радость моя, свет очей моих! Мне не верится, сердце мое, чтобы тебя, свет мой, видеть. Велик бы мне тот день был, когда ты, душа моя, ко мне будешь. Если бы мне возможно было, я бы единым днем тебя поставила пред собою. Писмы твои, врученные Богу, к нам все дошли в целости. Из-под Перекопи пришли отписки в пяток 11 числа. Я брела пеша из-под Воздвиженскаго, только подхожу к монастырю Сергия чудотворца, к самым святым воротам, а от ворот отписки о боях. Я не помню, как взошла: чла, идучи! Не ведаю, чем Его, Света, благодарить за такую милость Его, и матерь Его, и преподобнаго Сергия, чудотворца милостиваго! Что ты, батюшка мой, пишешь о посылке в монастыри, все то исполнила: по всем монастырям бродила сама, пеша. А радение твое, душа моя, делом оказуется. Что пишешь, батюшка мой, чтоб я помолилась: Бог, свет мой, ведает, как желаю тебя, душа моя, видеть, и надеюся я на милосердие Божие… Как сам пишешь о ратных людях, так и учини… Чем вам платить за таковую нужную службу, наипаче все твои, света моего, труды?»
Труды были бесплодны, напрасны. Однако Софья добилась от имени обоих великих государей таковой грамоты: «Мы, великие государи, тебя, нашего ближнего боярина
Муторно было князю ото всех похвал, понимал он, что достоин вовсе не хвалы, но хулы, но внимал, внимал, внимал. И… соглашался. Князь был от природы человек трезвомыслящий, но когда исполненное дурно превозносится многими устами, поневоле закрадывается мысль, что оно доброкачественно.
При всем при том Софья-то была вовсе не проста. Хвалы ее галантам возносили люди великой учености. Сам Симеон Полоцкий на своей книге «Венец веры» начертал: «О благороднейшая царевна София, ищещи премудрости выну (всегда — слав.) небесныя. По имени твоему жизнь свою ведеши: мудрая глаголеши, мудрая дееши. Ты церковныя книги обыкла читати и в отеческих свитцех мудрости искати…» А имя царевны в переводе с греческого означало мудрость.
И как же ласкала да миловала его по возвращении. Князь Василий умилился и уверовал, что все не так дурно, как ему виделось. Разлука была во благо. Царевна в полной мере оценила его — верно, во всех смыслах. Федор не смог стать заменой: Софья прежде всего нуждалась не в самце, а в мудреце. Шакловитый же был прямолинеен до грубости и управлял он стрельцам грубо, решительно, по-мужичьи.
Разумеется, с ними нужна была тяжелая рука. Но с тонкостью — в меру кнут, а в меру и пряник. Таковой тонкости в Шакловитом не было. И меж стрельцов снова началось брожение.
Власть незаметно утекала меж пальцев. Крутые меры не помогали. Правительница в угоду церковным иерархам стала жестоко преследовать раскольников.
Землею раскола стала олонецкая, округ Онеги-озера. Там в лесах заповедных ставились раскольничьи скиты, их становилось все больше и больше. Оттуда пришла весть: староверы захватили Пале-Островский монастырь.
К Софье пожаловал сам патриарх с жалобою.
— Гнезда сии надобно выжечь, — бубнил он в бороду, — святая церковь стоит на послушании, а еретики призывают к бунту.
— Никита Пустосвят сожжен, Аввакум тож — лишились ослушники своих столпов, — возражал князь Василий. — Чем свирепей станем преследовать раскольников, тем упорней будут они восставать, явятся новые расколоучители, а те, кого мы сожжем в срубах, будут объявлены великомучениками. Нет, святой отец, тут надобно действовать более убеждением.
— Нет на них угомону, слово наше до них не доходит. Повели, благоверная госпожа, послать отряды воинские противу Пале острова. Сказывают, нечисть эта проникла и в Соловецкий монастырь. И туда надобно послать команду.
— Разберемся, святой отец, — успокаивала патриарха Софья. — Прикажу воеводам в Великом Устюге и в Карелах выступить с войском.
Патриарх уехал. Князь Василий осердился.
— Усилится шатание в государстве. Ежедень приходят вести о разбоях. Боярские люди выходят на большую дорогу. Вот с кем в первую голову надобно воевать. Коли выкорчуем грабежи, то и раскольники поутихнут.
— Не можно патриарха ослушаться, — возразила Софья. — Как хочешь, князинька, а я прикажу послать команду зажечь Пале-Островский монастырь.