Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
– Ну, всё тогда, - совсем уже уныло вздохнул Ткачук.
– Нет, милый друг, ещё не всё.
– Виталий покачал головой.
– Ещё кое-что надо нам с тобой выяснить. Откуда у тебя взялся тот адрес? Тётка, что ли, дала?
– Ты что, очумел?
– Ткачук даже опешил от неожиданности.
– Вот-вот. Кто ж тогда дал его тебе?
– Да парень один. Выпили мы с ним. Ну, он и говорит: «Был бы ты деловым мужиком, миллион бы мы с тобой заработали, не меньше. На гаде одном».
– Ты с ним где познакомился, с парнем этим?
– Да в парке.
– В парке?
– насторожился Виталий, и какая-то смутная догадка вдруг зашевелилась у него в голове.
– Значит, в парке, говоришь?
– Ага.
– А где именно, помнишь?
– Здоровенные аттракционы там стоят. Глаз не оторвёшь.
– А как зовут того парня, помнишь?
– Гошкой зовут.
– Так-так… А узнаешь, если покажем тебе его?
– Ясное дело. Только видеть мне его неохота.
– Ещё бы! Ты ж его крепко надул.
– Ёлки-палки! И это знаешь?
– ещё больше изумился Ткачук.
– Ну даёт МУР!
– Даёт, даёт, - согласился Виталий.
– И ещё не то даст. А очную ставку всё же придётся вам сделать, чтобы знакомство вы оба подтвердили. Объяснишь тогда, почему с ним не поделился.
– Так я бы… Директор не дал.
– Ну вот и скажешь. Готовься.
– Выходит, вы его тоже… к ногтю? За то, что адрес дал?
– У него там тоже букетик собирается будь здоров.
Так решилась судьба Гошки Сёмкина. На свободе его оставлять было уже нельзя. В тот же вечер он был арестован.
Совсем по-другому сложился допрос, который вёл Игорь Откаленко. Перед ним сидел Кикоев. Это был невысокий, плотный парень. Прямая жёсткая чёлка иссиня-чёрных волос падала, закрывая лоб, на такие же чёрные, прямые брови; на смуглом, круглом лице маленькие, беспокойные глазки, как два уголька, то вспыхивали, то тускнели. Тонкие, совсем незаметные губы чуть перекошенного рта придавали лицу странное выражение и вызывали неясную тревогу.
Кикоев спокойно вошёл в комнату, где ждал его Откаленко, уверенно, по-хозяйски расположился на стуле и вызывающе посмотрел Игорю прямо в глаза.
– Ну что, начальник, колоть будешь?
– спросил он.
Откаленко прекрасно понимал всю сложность своей задачи. По существу, против Кикоева не было серьёзных улик. Ни одной краденой вещи он не продал Терентию, он их, очевидно, где-то до поры надёжно спрятал, скорей всего у какой-нибудь своей подруги, как подсказывал Игорю опыт. И найти эти вещи вряд ли скоро удастся, если удастся вообще. Наконец, Кикоев не встречался с Гошкой Сёмкиным и не имел при себе оружия. Во время обыска на квартире, где он был схвачен вместе с Замориным, обнаружили чемодан с частью похищенных у Потехина вещей. От чемодана этого оба сразу же отказались, но вскоре было установлено, что чемодан принадлежит Заморину. Словом, улик против Кикоева не было, и его предстояло немедленно отпустить, как только кончится определяемый законом двухсуточный срок административного задержания, ибо ни один прокурор санкции на его арест при таких условиях не дал бы. Правда, некоторые надежды Откаленко связывал с одной вещью, найденной у Кикоева в момент ареста. Это был небольших размеров, плоский, весьма изящный бумажник из тиснёной кожи. В бумажнике ничего ровным счётом не оказалось, ни каких-либо бумажек, справок, квитанций, документов или денег, словом, ничего из того, что обычно находится в бумажнике. Неясно было, зачем вообще Кикоев носил его при себе. Изготовлен бумажник был в Англии, и броская золотая метка фирмы со львом и короной красовалась на самом видном месте. Впрочем, и сам по себе этот бумажник представлял немалую ценность и был, очевидно, краденым, хотя в скрупулёзно составленном самим Потехиным списке исчезнувших у него вещей почему-то не значился. Откаленко перед самым допросом Кикоева ещё раз тщательно осмотрел все его отделения, прощупал со всех сторон и, так и не придя к какому-либо выводу, сунул странный бумажник в ящик стола.
Когда Кикоев задал ему свой нахальный вопрос, Откаленко пожал плечами.
– Зачем колоть? Дружба с таким бандитом, как Заморин, вас и так подвела.
– Хороший парень, чего вы к нему привязались?
– дерзко улыбнулся Кикоев, сверкнув ровными, белоснежными зубами.
– Хороший парень наган таскать не станет.
– А у него и нет его.
– Нашли, однако.
– Не его. Он разве не сказал?
– Не догадался.
– На понт взяли. Меня на это не возьмёте.
– Не собираюсь. Зачем с Замориным в Москву приехали?
– На экскурсию.
– По телеграмме от Махно? Экскурсия в чужую квартиру?
– Э, начальник, - укоризненно покачал головой Кикоев.
– Или доказывай, или не говори. Телеграммы не получал. В чужой квартире не был. Сёмку знаю, Олега тоже. Не отказываюсь. И всё. За знакомство не сажают. Я наши замечательные законы знаю не хуже тебя, начальник.
Да, ситуация на допросе складывалась совершенно безнадёжная. Всё так и было, как сказал Кикоев: за знакомство не сажают. Как хозяин положения сказал. Откаленко смотрел в эти диковатые, чёрные, как угли, глаза, в которых то и дело вспыхивали наглые, вызывающе-насмешливые огоньки, и бессильная злость переполняла его. Ведь преступник сидел перед ним, опасный, дерзкий преступник. Но ухватить его было не за что, его предстояло отпустить, если… если только не дадут на него показания те двое. А телефон молчал, значит, те двое таких показаний не давали. Что же оставалось делать? Тянуть время? Начать разговор с другого конца? Лучше узнать Кикоева, спросить о родителях, о семье? Метались мысли в голове у Игоря. Редко метались они так растерянно, так нервно и суетливо, цепляясь то за одно, то за другое, сейчас, однако, одинаково бесполезное. Нет, тут надо было придумать что-то новое, найти какой-то неожиданный ход, какой-то слабый пункт, что-то… Но в голову ничего не приходило. Вот разве… А, чёрт! Надо же было продолжать допрос, пауза слишком, недопустимо затягивалась.
– Две судимости у тебя?
– спросил Игорь.
– Точно, две, - охотно подтвердил Кикоев.
– Больше не будет, не старайся. Сыт. И научился. Тут кое-чего, теперь варит.
– Он ткнул себя пальцем в лоб.
– Меня теперь, начальник, голыми руками не ухватить, понял?
– продолжал куражиться Кикоев, сверкая чёрными глазами.
– Чуть что, я на дно. Всё. Наших нет. Вот думаю, как отсюда меня выгонишь, я на юг подамся. Тепло, море, горы. Люблю. Пожалуй, там и останусь.
– Он лениво потянулся.
Тут Игорь небрежно вынул из ящика стола бумажник и положил рядом с собой, словно приготовил его для чего-то, только время использовать ещё не настало.
В чёрных глазах Кикоева мелькнула насторожённость.
– Узнаешь?
– кивнул на бумажник Откаленко.
– Вроде да, а вроде нет, - как-то криво усмехнулся Кикоев и попросил: - Поближе рассмотреть дай, точно скажу.
Он даже наклонился к столу, чтобы, взять бумажник.
Но Игорь строго сказал:
– Сидеть. Придём время, дам. Пока издали любуйся.
– Как хочешь…
Кикоев с напускным равнодушием пожал плечами. И вдруг, помолчав, сказал:
– Давай, начальник, выгоняй скорее. А то прокурору буду жаловаться.
– До прокурора у нас с тобой ещё время есть.
Игорь себя чувствовал сейчас, как когда-то в детстве, во время игры «жарко-холодно». Он вдруг заметил, как с появлением этого странного бумажника стало «теплее», явно «теплее». В допросе появился какой-то пульсирующий нерв. Кикоев почему-то забеспокоился.
Он метнул быстрый взгляд на бумажник.