Вечерний круг. Час ночи
Шрифт:
Вдогонку, отчаянно тявкая, кинулась какая-то маленькая собачонка. Он на ходу злобно пнул её ногой, и та с визгом отлетела в сторону, но тут же, вскочив, снова отважно кинулась вслед за ним.
А голоса людей были уже совсем рядом. Хозяева собак на все лады подзывали своих питомцев. Но, очутившись на месте сражения, люди разом поняли, что произошло. Они даже сообразили, что один из нападавших уходит.
И тогда худой стремительный парень кинулся вслед за ним с отчаянным криком:
– Джильда, фас!..
И крупная чёрная овчарка, та самая, которая первая появилась в кустах, мгновенно
Через несколько минут всё было кончено. Прибывшая патрульная милицейская машина приняла двух задержанных. Человек, на которого они напали, прихрамывая, дошёл сам.
Старший из прибывших работников милиции, немолодой майор, по очереди пожал руку каждому из возбуждённых владельцев собак и, улыбаясь, сказал, что, пожалуй, впервые присутствует при таком необычном задержании преступников.
– А как иначе?
– весело откликнулся длинный парень, владелец Джильды.
– У нас во дворе наступил «час собаки».
На следующее утро в кабинете Цветкова начался первый допрос. Вели его вместе следователь Исаев и сам Фёдор Кузьмич. В стороне сидел Виталий, морщась от боли при каждом неловком движении.
Перед этим по его совету был в качестве свидетеля подробно опрошен владелец овчарки Джильды слесарь Степан Овчинников. Он уверенно опознал среди предъявленных ему людей того, которого он две недели назад видел примерно за час до убийства Николая Павлова стоящим у ворот их двора.
А потом Виталий с ненавистью смотрел в знакомое уже толстое, налитое свекольным румянцем лицо с буйными бакенбардами и выпуклыми наглыми глазами, в которых сейчас стоял такой животный страх, что казалось, этот огромный парень вот-вот упадёт на колени и станет просить о пощаде, ещё не успев ни в чём признаться.
Но это лишь казалось. Георгий Фролов признаваться не спешил.
– Ну драка… Чего там?..
– упрямо бубнил он.
– Подумаешь… Он… он мне должен остался и не отдавал, зараза!.. В ресторане вместе пили… Кого хошь спросите…
– Ах вот что!
– усмехнулся Цветков.
– Ну а как зовут этого вашего приятеля?
– Он кивнул на Виталия.
– Как?..
– Фролов смешался.
– Ну это… хрен его знает как!..
– Ну а живёт он где?
– продолжал напирать Цветков.
И Гоша, озлившись, прорычал:
– А я знаю где?..
Вид у него был неважный. Собаки изодрали одежду на нём в клочья. На плече, запястьях рук и на ноге видны были повязки и кровоподтёки. Но главное заключалось в том, что эта неожиданная собачья атака в темноте так ударила его по нервам, что до сих пор у этого здоровенного парня всё дрожало внутри и на выпуклые глаза то и дело наворачивались слёзы.
– А почему вы своего должника ждали именно в том дворе и именно в тот час?
– спросил Исаев.
– Ждал, и всё. Чего прицепились?..
– Это не ответ, Фролов.
– Исаев покачал головой.
– Я надеюсь, ваш напарник скажет точнее.
– Много он знает! Сказал: «Пошли» - ну, и пошли…
– И в тот
– спросил Цветков.
– В тот раз, когда вы на другого парня напали и унесли портфель? Давайте уж, Фролов, чего там! Не тяните резину. И не советую вам выставлять себя главарём. Зачем вам ещё и это на себя вешать? Там ведь не только портфель, Фролов. Там похуже, вы знаете.
Тон его при этом был почти равнодушным, каким-то даже ленивым и в то же время до того убеждённым, что от одного этого тона у Фролова задёргались толстые губы и на глаза навернулись слёзы. Он неожиданно всхлипнул, словно от жалости к самому себе, и растерянно пробормотал:
– Нашли главаря, да?.. Нашли, выходит?.. Ну похож я на него?.. Варит у меня так башка, думаете?..
– Значит, другая башка сварила - так, что ли?
– усмехнулся Цветков.
Нет, не этому тупому и неопытному парню было состязаться с Цветковым! Куда более умные и опытные не выдерживали такого состязания. Виталию со стороны казалось, что Цветков просто играет этим Гошей, как кошка мышью, и его нисколько не интересует этот поединок, в исходе которого уже не было никаких сомнений.
И эта вполне искренняя убеждённость Цветкова, сквозившая в каждом его слове и жесте, постепенно начинала действовать на Фролова. Тон его становился всё растеряннее и безнадёжнее. Выхода не было. Он не мог ответить ни на один вопрос без того, чтобы не возник новый, ещё более опасный. Всё глупее и глупее становилось отводить подозрение от Вовки, как за глаза по-родственному называл Гоша Владимира Сергеевича, всё глупее казалось ему затягивать петлю на собственной шее. И всё настойчивее начинал мерещиться единственный выход из его страшного положения: всё свалить на Вовку, всё, что только можно, а себя выставить как обманутую, запутавшуюся жертву этого гада, которому он и отнёс запертый портфель. Кот свидетель. Вдвоём они «сделали» того парня. А Вовка, гад, всё загрёб себе, всё…
Но в тот момент, когда эта спасительная мысль ещё только зашевелилась у него в мозгу, Цветков словно нарочно, чтобы дать ей окончательно созреть, внезапно прервал допрос. И Фролов разбитной походкой, превозмогая боль в искусанной ноге, поплёлся в камеру.
Зато через несколько часов одиноких раздумий он уже выкладывал всё, захлёбываясь, сам себя подстёгивая подкатывавшей к горлу яростью, - выкладывал всё, не дожидаясь вопросов.
В тот же вечер был арестован Владимир Сергеевич, одновременно произведён обыск у него дома и на почти готовой даче и опечатан для тщательнейшей ревизии магазин.
Во время обыска на квартире была неожиданно получена на имя Владимира Сергеевича телеграмма: «Подлец вот тебе твоя новая наука М.». На вопрос, что этот текст означает, Владимир Сергеевич, побагровев, невнятно пробормотал:
– Так… Результат теоретического спора с одним приятелем.
Объяснение пришло на следующий день, когда поступило донесение от Эдика Албаняна: «Раскрываем крупнейшее дело. Да здравствует уголовный розыск».
Прочитав её, Цветков усмехнулся и сказал:
– Надо будет потом попросить рассказать, как они там его провернули. Будьте спокойны, это посложнее и поинтереснее того, что сделали тут мы.