Вечная ночь
Шрифт:
– В Сокольниках.
– Помнишь, где я живу?
– На Красносельской. Да, действительно, отсюда десять минут на машине.
По дороге Дима остановился, купил букет нарциссов для жены Лобова и коробку шоколадных конфет. Вячеслав Сергеевич был известным сластеной.
– Вот тапочки, проходи. Только тихо. Вера спит. За цветы спасибо. Ох, тут еще и конфеты. Ну давай уж по такому случаю сварю тебе кофе.
Дима заметил, как сильно сдал старик, располнел, появилась тяжелая одышка, лицо стало серым, под
– Что смотришь? Плохо выгляжу?
– Нет, почему? Просто мы давно не виделись.
– Год и восемь месяцев. Я, Дима, инфаркт перенес, чуть копыта не отбросил. Не курю теперь. Питаюсь творожком да протертыми овощами. Гуляю каждый день. Хожу, как дурак, по скверику, туда-сюда. Хорошо, если Вера со мной выходит. Но ей все некогда.
Они прошли в маленькую чистую кухню. Лобов усадил Диму на деревянную лавку, открыл окно, включил чайник.
– Кури, если хочешь. Скажи, ты так и не женился на той девочке, графологе. Людочка, кажется?
– Люба. Нет, Вячеслав Сергеевич, не женился.
– А что тянешь? Вон, седой уже.
– Да так как-то. Она намного моложе меня, и вообще, я привык жить один.
– Не модный ты какой-то, Дима. Сейчас все как раз на молоденьких женятся. А как твой Костик? Сколько ему?
– Семнадцать. В этом году поступает на юрфак.
– Ну, славно, славно. – Старик разлил кофе по чашкам, себе добавил молока, открыл конфеты. – Ладно, не томи. Расскажи, что ты успел нарыть по этому трупу, который в новостях показали.
Пока Соловьев рассказывал, старик молчал, пыхтел, прихлебывал кофе, качал головой, в какой-то момент схватил блокнот, карандаш, стал делать пометки.
– Нет, я все-таки не понимаю, почему они отказываются от серии? Бред какой-то.
– Действительно, бред, – кивнул Соловьев и вдруг пробормотал: – Они отрицают серию сейчас так же, как тогда отрицали версию детского порно.
– А ты как думал? Кому нужна эта мерзость?
– Судя по тому, сколько этой мерзости в паутине, она нужна многим. Потребителям, производителям, чеченским террористам. Они это дело крышуют и получают прибыль. Кому-то в нашей структуре, в МВД, в ФСБ. Только мы с вами никогда не узнаем, кому именно.
– Так, может, нам лучше и не знать? – Старик перешел на шепот: – Дима, ну ведь это действительно чума. Кажется, твоя первая любовь Оля Луганская предложила версию, что Молох убивает детей, которых используют в индустрии детского порно?
Соловьев нахмурился, отбил пальцами дробь по подоконнику.
– Ольга Юрьевна Филиппова, – произнес он сердито, – Луганская – это ее девичья фамилия. Да, доктор Филиппова работала в группе профессора Гущенко и выдвинула такую версию. В результате группу разогнали.
– Ну вот! А в Давыдове интернат сгорел! Никого, ни единую сволочь потом не привлекли.
– При чем здесь Давыдово? –
– При том! Твоя Ольга Юрьевна приходила ко мне, расспрашивала о давыдовском душителе.
– Вячеслав Сергеевич, я и тогда, и сейчас не понимаю, какое это имеет отношение к серии Молоха?
– Не понимаешь? – Старик отвернулся и поджал губы. – Очень жаль. Прошло столько лет, а у меня этот Пьяных до сих пор не выходит из головы.
– Вы тоже, как доктор Филиппова, считаете, что это не он?
– Не знаю! Там было слишком много всего сразу. После четвертого трупа, когда Гущенко высказал свои подозрения, Пьяных допрашивали, проводили обыск, в доме, в сарае. И ничего не нашли. А потом вдруг после пятого трупа – бабах! Шкатулка. Полный набор улик. И почему-то сразу забыли, что возле интерната иногда крутился какой-то странный слепой старик с палочкой. Никто не знал, откуда он взялся, куда исчезал. Его видели накануне убийств. Сторож как-то попытался с ним заговорить, попросил документы, но старик промычал что-то, махнул палкой и ушел.
– Думаете, это был переодетый убийца? – скептически хмыкнул Соловьев.
– Не знаю. Вполне возможно. Когда вокруг интерната ставили охрану, когда съезжалось много народу, он не появлялся. Сторож рассказывал, что для слепого этот старик передвигался слишком уверенно. И еще, кто-то из детей обмолвился, что некий дедушка приносил конфеты. Мать Пьяных уверяла, будто видела, как несколько ночей подряд к ним на участок пытался проникнуть какой-то человек. Но они на ночь спускали собаку. А потом собака умерла. Местный ветеринар сказал, что пса отравили. И вот после этого в дровяном сарае нашли шкатулку.
– Вячеслав Сергеевич, погодите, все это, конечно, очень интересно и убедительно, но Пьяных признался.
– Дима, ты что, вчера родился? Пока ловили Чикатило, Головкина, Сливко, Михасевича, столько народу признавалось, и некоторых успели расстрелять. Настоящих серийников ловили по десять – двадцать лет. Нервы сдавали, хватали того, кто попадал под горячую руку, фабриковали улики, давили при допросах, выбивали признательные показания. Отчасти поэтому уничтожали в начале девяностых дела по маньякам.
Соловьев уже тихо и подло сожалел, что обратился за помощью к старику. Лобов мог проговорить всю ночь. Ему не хватало общения, внимания. Он лет семь писал свои мемуары. Заканчивал очередной вариант книги, относил в разные издательства и везде получал отказ. Начинал писать другой вариант, вспоминал очередную порцию криминальных баек, добавлял, вычеркивал, нес рукопись, но опять не печатали, просили переработать.
– И все-таки я не понимаю, при чем здесь Молох? – упрямо повторил Дима. – Насколько я помню, душитель насиловал детей. И никакого масла не использовал.