Ведьма-двоедушница
Шрифт:
"Слишком холодно, слишком темно, я... Я так устала бежать! Мне никогда не выбраться из этого леса!" - в отчаянии думала Саша.
Споткнувшись о корень сухого дерева, она упала. За последний час это произошло уже в третий раз. "Мне нужно встать! Нужно идти вперёд!"
Саша поднялась на ноги, вытерев грязной рукой выступившие слёзы. Правое колено опухло, и, не пройдя и двух шагов, она снова оказалась на земле. Замотавшись в покрытый засохшей грязью материнский опашень, она заползла в неглубокую яму с сухими листьями под тремя близко растущими сухими
Вращая в руках вырезанную из дерева фигурку кошки, Саша думала о доме: о шершавых маминых руках, заплетающих ей косу перед сном, о настойчивых просьбах брата рассказать ещё одну историю перед сном, о грубой одежде отца, которую она спешила зашить.
"Я вернусь к вам обязательно! Вернусь!"
Облокотившись на ствол ели, Саша встала на ноги. Если пойти сейчас, то к рассвету она, возможно, доберётся до монастыря. Вот только с таким коленом до рассвета ей было не добраться даже до соседнего дерева, а днём идти было рискованно даже через лес.
Ночь была её единственным преимуществом, и она должна была его использовать.
Вдоль позвоночника пробежала приятная дрожь, и вспышка бледно-зелёного света завершила её превращение. Она встряхнула головой, принюхиваясь к холодному воздуху, и двинулась на восток.
Она не знала, сколько прошло времени. Животные инстинкты работали не так, как у людей, и понятие о времени ограничивалось лишь дневным светом и ночной темнотой. Но рассвет был близок, так же, как и монастырь.
Серая полоска приближающегося рассвета становилась всё ярче. Лес поредел, и в воздухе отчётливо различался запах спелых яблок.
"Странно, - подумала Саша, - ведь сейчас декабрь. Какие же яблоки могут быть в начале зимы?"
На опушке леса Саша остановилась. Здесь запах усиливался, но ни яблок, ни монастыря нигде не было, только полуразрушенный фонтан посреди покрытой снегом просеки.
Осмотрев окружности, она подошла к фонтану. Ему было здесь не место, но судя по следам, оставленных на нём временем, стоял он здесь очень давно, что само по себе было странным.
Вообще всё в этом месте было странным, словно оно существовало здесь, но в то же время и не здесь. Саша могла смотреть как на фонтан, так и сквозь него. Это была магия, причём очень сильная.
Она отступила назад, но что-то уже начало происходить: снег под ней начал таять, фонтан исчез, а на его месте посреди яблоневого сада появился монастырь. В тени ветвистого дерева стоял невысокий пухленький монах, возле ног которого на траве лежал огромный чёрный кот с серой подпалиной на груди. Её ждали.
– Тимофей, хватит лодырничать, - строго сказал монах.
– Принеси нашей гостьей воды.
Огромный чёрный кот с серой подпалиной на груди лениво встал, и уже темноволосый парень немногим старше Саши протянул ей кружку с водой. Она обратилась в человека и, жадно выпив всё до последней капли, попросила ещё.
– Пойдём, дитя, - ласково позвал монах.
– Ты, наверное, голодна. Да и умыться и переодеться тебе тоже будет не лишним.
– Благодарю, но сначала мне нужно отправить весточку родным, что я добралась.
– Монах бросил косой взгляд на Тимофея, и тот нахмурился.
– Александра, - как можно мягче произнёс монах, - к сожалению, это невозможно.
– Она растерянно перевела взгляд с него на Тимофея.
– Белолилейники добрались до них, твоих родителей и брата больше нет.
Саша долго не могла понять, что значила фраза "их больше нет". Как "нет"? Что значит "нет"?
– Нет? Нет! Нет! Нет! Нет!
– Она бросилась бежать назад к фонтану, но его нигде не было.
– Нет! Нет! Нет!
– кричала она.
– Отпусти! Отпусти меня!
– Тимофей железной хваткой обхватил её за талию.
– Мне нужно домой! Я хочу домой!
– Глаза наполнились слезами, и Саша уже ничего не видела перед собой.
Два дня она отказывалась от еды и воды, едва осознавая, где находилась. И ни солнечный свет, ни пение птиц, ни мольбы монахов сделать хоть глоток воды не производили на неё никакого эффекта.
Её мир рухнул. Всё, чем она жила прежде, исчезло безвозвратно. Ей не зачем было есть, пить, дышать, жить. Если бы она могла повернуть время вспять, то не оставила бы их, не ушла...
– Лучше бы я умерла вместе с ними, - охрипшим голосом сказала она монаху, не теряющему веры в то, что хотя бы крупица здравого рассудка вернётся к ней. Монах устало вздохнул.
Половицы заскрипели под тяжёлыми сапогами. Тимофей схватил Сашу за руки и выволок во двор. Она даже не сопротивлялась.
– Посмотри!
– приказал он, кидая Сашу на траву.
– Посмотри вокруг!
– Она подняла голову и посмотрела на группу детей самых разных возрастов, играющих в салки.
– Думаешь, ты одна такая? Только ты осталась сиротой? Посмотри, сколько их здесь! Знаешь, сколько лет самому младшему? Шесть! И он не плачет, не рыдает! Только ты истеришь, как дура!
– Тимофей, достаточно!
– прикрикнул на него монах, а Саша снова расплакалась.
– Дай ей покой!
И покой ей дали. До поздней ночи она так и просидела на траве, пустым взглядом смотря куда-то вдаль. Спала бы она тоже на улице, если бы всё тот же Тимофей не отнёс её в комнату, в которой едва помещалась одна лавка.
Однако, не смотря на истощение, уснуть она не смогла. Грубые и жестокие слова Тимофея эхом отдавались в каждом её вдохе, неминуемо приближая смирение и что-то другое, другое чувство, другое желание - желание отомстить.
Когда взошло солнце, Саша встала с кровати и принесла из колодца воды, чтобы привести себя в порядок. Под удивлённые взгляды монахов, она прошла к столу, накрытому для завтрака на улице, и взяла себе немного свежеиспечённого хлеба и кружку молока. Подсев к Тимофею, Саша отщипнула кусочек хлеба.
– Спасибо, - тихо сказала она, и, встретившись с ним взглядом, поняла, что желание отомстить они делили на двоих.
***
Деревская пятина располагалась в юго-восточной части Новгородской земли. Путь через неё лежал через холмы да леса.