Ведьмин жребий
Шрифт:
Девушка посмотрела на него округлившимися от страха глазами.
— Может, спустимся и отведем ее в сторонку?
— Ты и с места не сдвинешь эту упрямую скотину, — мягко сказал Ланн. — Трошка так и будет жевать морковь, пока ее не огреют кнутом. Да и шкура у нее толстая, как у слона. — Летиция все еще глядела на него умоляюще, и ульцескор поспешно сдал позиции. — Ладно, — согласился он, — пошли.
У дороги росло несколько кленов с пышными красно-золотыми кронами, их ветви колыхались на слабом ветру, заслоняя свет. Летиция шагнула в дорожную пыль, немедленно приковав взгляды. Алая ткань взметнулась за ее плечами, зажегся серебром тройной аспект Богини, украшавший накидку. При виде гильдейской ведьмы горожане изумленно притихли, а трошка выронила жеваную морковку на дорогу и коротко взвизгнула.
Летиция успокаивающе погладила скотинку по мордочке, убрала в сторону пряди, закрывавшие ей глаза. Присутствующие никак не могли взять в толк, почему это безобразное животное, вставшее поперек дороги, подвергается такому странному обращению.
Госпожа ди Рейз потянула трошку за узду, пытаясь ее развернуть. Животное не сделало ни шагу и лишь продолжало испуганно таращиться на девушку. Ланн незаметно для Летиции пнул трошку сапогом в зад, руководствуясь исключительно благими намерениями, но и это не возымело должного эффекта.
Тогда Летиция достала из перевернутой телеги пару тонких морковок, прикрыв парусиной остальное, отошла на пару шагов и поманила скотинку лакомством. Взгляд трошки метался между рукой госпожи ди Рейз и кузовом, пока у бедного животного не закружилась голова. Оно жалобно замычало, не понимая, почему над ним, столько лет горбатившим спину на ферме, теперь так изощренно издеваются.
— Вы это бросьте, леди, — сказал кто-то. — Совсем ведь животное замучаете.
Летиция оглянулась и обвела бездельников, сидящих на телегах, таким уничижающим взглядом, что остальные не посмели и рта раскрыть. Воцарилась мертвая тишина. В соседнем переулке жужжали мухи, описывая круги над помоями. Госпожа ди Рейз улещивала трошку нежными словами, потрясая морковкой. Задерганное животное, опустив голову, уныло ковыряло копытцем землю.
Чуть позже ульцескор догадался снять с трошки хомут и откатить телегу с овощами на обочину. Потом он положил обе ладони на массивный трошкин зад и принялся толкать ее вперед, упираясь ногами. Никто не вызвался ему помочь, а скотина шлепнула его хвостом по губам — видно, из чувства признательности. Ланн, отплевываясь, отошел.
— Ну, все, — сказал он.
И достал клинок, блеснувший на солнце. Люди ахнули, предвидя кровавую развязку, а Летиция предупреждающе схватила ульцескора за руку.
— Что ты делаешь? — зашипела она.
— Я только подтолкну ее немножко, — объяснил Ланн. — Ничего криминального. Сама увидишь. Ты главное протягивай морковь.
Девушка встала там, куда указывал Ланн, а он размахнулся и плашмя ударил трошку клинком по крупу. Магическое прикосновение стали сделало то, чего не смогли добиться увещевания и ласки. Взбрыкнув от неожиданности, трошка совершила скачок вперед, невообразимый для ее веса и комплекции, затем повела головой и с удивлением обнаружила отсутствие хомута. Пьянящее ощущение свободы вскружило ей голову. Мутным взглядом трошка посмотрела на Летицию с морковью в руках, громко втянула воздух в ноздри, дернула задними ногами и с радостным мычанием помчалась вниз по улице.
Владелец животного вышел из гостиницы и огорошено замер на месте, уставившись на одинокую телегу на обочине. Спустя полминуты он повернул голову и заметил трошку, скачущую в облаке пыли. Нервно сглотнул. Мальчик, который привел владельца, негромко хихикнул, рискуя навлечь на себя гнев хозяина. Еще немного — и начнут искать виноватых, а платить еще и за беглую трошку, с которой Ланн собственноручно снял упряжь, ульцескору не хотелось. Он вовремя опомнился, схватил госпожу ди Рейз за руку, стряхнув морковки на землю, и поспешил скрыться из виду.
Они вернулись в гостиницу и доели холодные оладьи. Теперь Летиция мрачно сидела на кровати, притянув колени к груди. Ульцескор предложил ей приласкать котенка, которого притащил с улицы, но как только она протянула к животному руку, котенок зашипел и вырвался, до крови исцарапав Ланна.
— Ты же волчица, — произнес Ланн. — Я и забыл. — Перехватив угрюмый взгляд госпожи ди Рейз, он спросил: — Ну, хочешь, я буду твоим домашним питомцем?
— Правда, что ли?
— Нет, — улыбнулся он. — Я пошутил.
Ланн сел рядом с ней. Тронул девушку за плечо.
— У тебя что, эти дни?
— Какие? — Она покраснела. — Нет.
Уже не сознавая, что делает, Ланн привлек Летицию к себе и несколько минут прислушивался к стуку сердца в ее груди. После он собирался отстраниться, но девушка спустила ноги с кровати и судорожно вцепилась руками в его куртку. Ланн медленно отцепил ее пальцы, один за другим, стиснул в ладони ее руку, чувствуя, что начинает задыхаться от волнения. Летиция не решалась поднять глаза на ульцескора, наблюдая за бешено пульсирующей жилкой у него на шее.
— Ты хочешь, чтобы я это сделал? — спросил Ланн.
— Да.
— Это ничем не закончится. Нам придется расстаться. И я — или ты — ничего не сможем с этим поделать. — Пусть в контракте и значилось 'на неопределенный срок', что подразумевало вечный эскорт, он должен был это сказать. — Как с той жрицей в моем сне. Останется только пепел.
— Даже если так, мне все равно, — глухо произнесла Летиция.
— Тиша, я ведь безобразный.
Она подняла к нему хорошенькое лицо, пышущее румянцем, мягко коснулась пальцами сеточки шрамов на его щеке. Эта девушка делала Ланна слабым, делала таким, каким он никогда не хотел быть.
— Нет, — сказала Летиция. — Вовсе нет. — Затем она попросила, очень тихо: — Пожалуйста.
Ланн наклонился и поцеловал ее. Один лишь раз, решил он, я всего лишь возвращаю ей тот поцелуй, который она подарила мне; одно проявление слабости, и я навсегда перестану думать о ней как о возлюбленной. Но губы Летиции оказались удивительно отзывчивыми, а тело подрагивало от удовольствия, и вопреки воле рассудка Ланн продолжал ее целовать, крепко прижимая к себе.
Нехотя оторвавшись друг от друга, они долго сидели молча. Солнечный свет за окном померк, ульцескор поднялся с кровати и, не глядя на Летицию, произнес: