Ведьмина сила
Шрифт:
Девочка сама не заметила, как оказалась разутой и сидящей в кресле. Элла закрыла дверь на замок и опустилась рядом с креслом на колени. В полумраке ее светлые глаза казались почти черными. Встревоженными. Но голос звучал спокойно.
— Что случилось?
— Н-научи… — повторила Мара и всхлипнула.
И зарыдала. Сухо, без слез, дрожа, с судорожными спазмами по измученному телу.
Как плачут те, кто всегда себе это запрещает.
В круглом тренировочном зале было тихо. Под высоким потоком парили мелкие серебристо-золотые шары, стены зябко кутались в полумрак. И никаких
— Мара, если ты думаешь, что при виде тебя-палача все оступившиеся упадут замертво от страха, то ты очень ошибаешься. Открою тебе секрет. Первый. У оступившихся совести — не больше, чем у моего мужа. То есть, считай, нет. И воздействие палача на таких минимально, и перебарывают его они очень быстро. Плюс воздействие вроде моего идет из родового источника, и чем он сильнее, тем мощнее первичный удар страха. А еще он зависит от возраста и опыта ведьмы. У тебя пока нет ни первого, ни второго. И источник слабоват.
Ученица гневно сверкнула глазами, но возразить запальчиво и прервать наставницу не осмелилась. На правду не обижаются. И лишь засопела, по-детски шмыгнула и вытерла рукавом водолазки нос. На сером рукаве остались капли крови. Опять чуть не надорвалась…
Но Элла на это внимания не обращала, продолжая бесстрастно вещать механическим тоном:
— Второй секрет. Ты будешь проигрывать и падать, пока боишься проиграть и упасть. Выиграть в бою, даже в неравном, может любой дурак — по случайности, по недосмотру или усталости противника. А вот встать после падения, собраться и победить может только…
— Не любой дурак? — не выдержав, огрызнулась Мара.
— Верно, — наставница улыбнулась. — Не любой. И не каждый. Не всем дано подняться. Не все находят силы и стимулы. Не всем хватает упорства. И упрямства. И веры. Чтобы преодолеть себя, дотянуться до скрытых резервов — да просто поверить в то, что они есть. Вот что тебе нужно освоить даже прежде щитов. Веру в свои силы — и видимые, и ощущаемые, и скрытые.
Девочка снова шмыгнула носом.
— А теперь вставай, — Элла отступила на шаг. — И пока учись падать и проигрывать. И искать резервы. Учись, пока не прекратишь бояться. И биться до конца, — посмотрела на ученицу сверху вниз и добавила: — А я научу, как его отсрочить и потом растянуть на положенные природой сто пятьдесят лет. Или, если повезет добыть Пламя, сто шестьдесят.
Мара недоверчиво скривилась.
— Вставай. Тебе всегда придется сражаться с неравными противниками — теми, кто старше, сильнее, умнее, опытнее и увереннее. Привыкай. И не ищи повода проиграть. Твоим постоянным оружием должны быть вера — в себя, в родовой источник и в справедливость кары. И ты эту веру в себе найдешь, не сомневайся. А теперь вставай.
И Мара встала, сжав кулаки.
Ну, ладно…
Парень напугал до несолидного визга. Появился внезапно, из ниоткуда, да еще и тогда, когда Мара, расслабившись и зажмурившись, подставив лицо солнцу, впитывала первое весеннее тепло. Зима тянулась невыносимо долго. И страшно. После требовательной Эллы приходила безумная Ехидна, и они менялись местами, как день и ночь, но, в отличие от времени суток, между ними не было подготовительного времени — утра, чтобы проснуться
И вот он, первый, долгожданный день весны — ясный, солнечный, смеющийся. Еще пронизанный холодными ветрами и засыпанный снегом, но уже… весенний. Обещающий скорое тепло и короткие ночи, долгие закаты и ранние рассветы. И силу жизни. Ту, что ей так не хватало.
А парень возьми да и напугай. Невысокий, чернявый, уже успевший где-то загореть. И одет почти по-летнему — джинсы, майка. В темных глазах плясали озорные бесенята.
Элла научила слышать чужие сердца и быть готовой к внезапному появлению чужака, но пока это получалось при концентрации, а не подсознательно, как у наставницы. И атаковать сразу тоже пока не получалось. Только с глупым визгом шарахаться в сторону. Зато…
— Эй! — парень весело поднял руки, «сдаваясь». — Я свой! Из наблюдателей!
Мара судорожно сжала в кулаке черный шар, между дрожащими пальцами забили темные лучи.
— А чем докажешь? Чего тебе надо?
— Вот, — он подул на правую ладонь и предъявил наблюдательский «глаз». В «радужке» — три «зрачка». Третья ступень. Года на три-четыре ее старше, а уже… в должности.
— Чего тебе? — повторила она и с трудом уняла заклятье удушья.
Парень воровато огляделся, свидетелей не обнаружил и с подкупающей честностью признался:
— На палача посмотреть хотел. Никогда вас не видел и…
Заклятье в сжатом кулаке снова замерцало с прежней силой.
— Я тебе что, зверь в зоопарке — посмотреть?! — ощетинилась.
— Что ты, что ты… — и он снова поднял руки. — Ты… легенда. Палачей же очень мало, даже в соседних округах у наблюдателей их нет. Даже в столице — всего один и почти на пенсии. Слышал, палачами добровольно не становятся… А вас — двое, — и повторил серьезно: — Вы легенда. Почти.
Потом Мара заразится от него этим «почти», но пока… Она снова скомкала заклятье и смущенно спросила:
— А у тебя какие способности?
— Телепорт, — улыбнулся парень и подмигнул: — Непрезентабельно, да? Обычно мы или курьерами работаем, или начальниками курьеров. Зато всегда в дороге, — добавил жизнерадостно и решил: — Ладно, я пойду. Извини, что напугал.
«Всегда в дороге»… Она оглянулась на серое здание учебного корпуса, вспомнила прутья ограды, через которые так часто смотрела на заснеженные поля и спящие леса, ничего иного не видя, и…
— Подожди… — с бьющимся сердцем, отчаянно краснея, но впервые извлекая то, что Элла величала «ресурсом» — смелость. — Подожди. Ты не мог бы… — и смелость кончилась, оказавшись до обидного маленькой.
И только душа закричала — забери! Забери меня отсюда! Покажи хоть что-нибудь… хоть что-нибудь!
Думала, он уйдет. А парень посмотрел внимательно, прищурился и спросил:
— На море бывала?
— Нет… никогда.
Он протянул руку:
— У меня обеденный перерыв пока, полчаса. Сгоняем ненадолго.
И Мара вцепилась в его ладонь, как утопающий в спасательный круг. И зачем-то спросила:
— А не боишься?..
— А надо?
— Мар, сосредоточься! Опять в облаках витаешь?