Ведьмы Алистера
Шрифт:
Эта девочка была, пожалуй, самым ухоженным ребёнком, которого Коул когда-либо видел в своей жизни. Он даже на секунду вспомнил себя в её возрасте: с разбитыми коленками, перемазанного в песке, с размазанными по щекам соплями — и мысленно содрогнулся. Эта девочка никогда бы не стала общаться с подобным ему ребёнком.
— Ты лучше его поскорее переложи. Марта расстроится. Это мой детский альбом. Там есть рисунки, которые я рисовала с мамой, — на её губах появился слабый намёк на улыбку, которая всё же не затронула глаз. Она словно бы попыталась улыбнуться для него, хотя у самой
— Я знаю, — буркнул Коул и, откинув альбом в сторону, потянулся за своими затычками.
Но остановился, заметив неодобрительный взгляд ребёнка. Не только взгляд был неодобрительным, она умудрялась даже свои крохотные плечики держать как-то укоризненно. Не особо задумываясь над своими действиями, он вновь взял альбом и аккуратно положил его на край кровати. Улыбка девочки стала шире. Мегги расправила свои плечи, а в глазах зажглась гордость. Снисходительная гордость. Так смотрят на ребёнка, который сделал свой первый шаг. На друга, признавшегося в своей неправоте. На щенка, который выполнил команду верно. Но уж точно не так смотрят на мужчину, который чуть ли не в три раза старше.
От этого взгляда Коул вспылил:
— Зачем ты пришла, ведьма?
Он понял, что кричит, только когда девочка отшатнулась и отступила на шаг в коридор. На её лице на секунду отразился страх, смешанный с удивлением, но затем он исчез за дружеской улыбкой. Девочка смело расправила плечи и не без грусти произнесла:
— К сожалению, я не ведьма… Всего лишь Мегги. И мне было скучно.
Мегги сомневалась всего мгновение, а затем уверенным шагом вошла в комнату и направилась прямо к креслу возле кровати.
— Скучно? — не поверил своим ушам Коул. Может, он как-то повредил их своими «берушами», и теперь его слух его обманывает? — Так пойди поиграй в игрушки или посмотри мультики. Или что там ещё делают маленькие дети? Чем вообще думал твой отец, пустив тебя сюда?
Мегги поудобнее устроилась в кресле и, склонив голову набок, посмотрела на него снисходительным взглядом, как на дурочка.
— Логично же, что папа не знает, что я здесь. Он уехал проведать бабушку. Она у нас, конечно, женщина самостоятельная, но и ей время от времени необходимы общение и поддержка семьи. Особенно теперь, — она поджала губы, о чём-то задумавшись, а затем продолжила: — Ты не думай, я дала ему слово, что не буду приближаться к тебе. Я просто не говорила, на какое конкретно расстояние.
Коул удивлённо взирал на девочку. Подобных умозаключений и рассудительности он от неё никак не ожидал. Хотя нет, всё же в её словах были ещё хитрость и продуманность. Это обескураживало. Коул не знал, что ей ответить, а потому, сурово нахмурив брови, лишь уставился на неё, надеясь, что девочка испугается и уйдёт.
Не испугалась. Не ушла.
Маленькая Мегги Рудбриг изучающе смотрела на него, казалось бы, пытаясь что-то в нём отыскать. Вот только что — Коул понять не мог. А потому они продолжали играть в гляделки, и никто даже не помыслил отвести взгляда.
За это время Коул успел заметить, что Мегги Рудбриг была сильно похожа на свою старшую сестру. Если бы не
Мегги подпёрла подбородок ладонями и подалась вперёд. Она первой нарушила молчание.
— Знаешь, я не могу понять, как к тебе относиться. Радоваться мне твоему появлению или же бояться? — спросила она, нервно улыбнувшись.
— Р-радоваться? — растерянно вторил ей Коул. У него даже язык начал заплетаться от удивления.
— Ну… понимаешь… Последние полгода или около того папа с Мартой друг друга словно не замечали. Мне кажется, они и парой фраз за это время не обмолвились. Я даже истерики закатывала, лишь бы они… хотя бы говорили. И даже это не всегда помогало. У нас в доме стояла такая… тишина. Даже сидя за одним столом, они друг на друга не смотрели. Когда мама была жива, Марта с папой хотя бы ругались, а после её смерти начали молчать. А я так не могу! Мне кричать хочется от этой… этой тишины.
Коулу показалось, что он заметил в глазах девочки приближение слёз. Но ни одна слезинка не скатилась по пухлой щеке. Девочка продолжала говорить, и лишь её нижняя губа слегка подрагивала от той бури, что бушевала внутри.
— А теперь появился ты. И они… они снова говорят. Много говорят. Обсуждают. Советуются друг с другом. Даже когда мама ещё была жива, они так много не говорили. Вот почему я не знаю — радоваться мне тебе или нет.
Коул неуверенно кивнул. Даже если бы он и хотел ответить, то не смог бы: во рту всё пересохло. Он даже успел погоревать о бездарно потраченном чае. Эта девочка и её открытость, её откровенность… пугали его. Дети себя так не ведут! Дети вообще о таком не должны думать! Радоваться человеку, который чуть не убил её сестру и тем самым сплотил их семью? Уму непостижимо!
— И всё же я склоняюсь к тому, чтобы радоваться тебе. Только надеюсь, что ты больше не будешь делать ничего такого, что может навредить моей семье. Я прошу тебя не делать ничего. Абсолютно ничего. Папа… он будет о тебе заботиться. И Марта тоже. Они у меня очень-очень добрые. И если ты не будешь ничего делать, они и к тебе будут добрыми. Уж поверь, я знаю, — и девочка подарила ему ещё одну неуверенную улыбку.
А Коул удивлялся всё больше и больше. Как такой недюжий ум может уживаться с детской наивностью? Да, Мегги Рудбриг была наивной, рассуждая о своих «добрых» родственниках, но это ни в коем разе не меняло того факта, что Коул считал её умной и преданной. Преданной своей семье — и то, какой была эта семья, было не столь важно. Мегги заслуживала уважения.
Коул сглотнул и нашёл в себе силы, чтобы ответить:
— Сейчас я не в том положении, чтобы хоть как-то навредить твоей семье.
Коул протянул руку и ударил по невидимой границе своей клетки. Он был словно зверёк в зоопарке, за которым могли наблюдать все, кому не лень, и он не мог с этим ничего поделать.
— Ты ведь не пообещаешь мне ничего не делать? Я права?
Коул вновь кивнул.
— Понятно, — Мегги горько улыбнулась и встала. — Заставить я тебя не могу. Но я надеюсь, что ты передумаешь. Мы не такие, как тебе кажется.