Ведьмы горят на рассвете
Шрифт:
– Хочешь потанцевать? – спрашивает Мир, его голос едва различим за шумом.
Я поворачиваюсь к нему, но он тут же отводит глаза, делая вид, что рассматривает танцпол. Мне всегда хорошо удавалось читать эмоции людей; даже до того как я стала ведьмой, могла понять, расположен ли кто-то к дружбе или же замышляет недоброе. Хуже того, я перенимала эмоции людей на себя. Впитывала их, как почва капли дождя. Если кто-то смеялся – мне хотелось смеяться, если кто-то плакал – мне хотелось рыдать. «Ты подпускаешь всех слишком близко к сердцу, —
Однако когда дело касается Мира, я не могу его разгадать. Он явно не собирается становиться моим другом, даже не смотрит мне в глаза и избегает прикосновений, но уже не впервые пытается завязать беседу. И может, моё сердце и глупое, но я вижу, когда кто-то ведёт себя искренне.
– Нет, я не танцую, – осторожно говорю я, ожидая подвоха.
Мир облизывает губы, колеблясь, но отлично понимая, что я всё ещё смотрю на него.
– Выпить?
– Нет.
– Хоть что-то?
– Да, сумку с костями и билет туда, где вас всех рядом нет. – Я готова к его темпераменту. Вместо возражений, однако, он одаривает меня косой улыбкой.
– Нет, огонёчек.
– А танцевать и пить ты бы меня отпустил, если бы я хотела?
– Нет.
– То есть я твоя пленница.
– Пленница? – его глаза почти что встречают мои, однако он отлично контролирует эмоции, делая вид, что просто переводит взгляд, чтобы взглянуть на лестницу, ведущую к балконам с VIP-столикам. – Где же тогда твоя тюрьма?
– Ты меня шантажировал, чтобы я вам помогла, – не могу сдержать циничный смешок в ответ.
– Есть разница между шантажом и сделкой, – говорит Мир. – И твоя вполне неплоха: свобода от ямы в Чистилище, или где ты там была, в обмен на простую помощь.
– Уверена, что разница есть и между свободой и годовым отпуском.
Мир не отвечает. На вершине лестницы появляется парень. Из-под его шапки торчат ярко-синие волосы, а татуировки покрывают его смуглые руки до самой шеи, где их не скрывает футболка, однако краски и чернила не помогают его скучающему выражению лица. Он разглядывает толпу, видит Лав и направляется было к ней, однако потом замечает Мира. И меня. Его губы складываются в очевидное: «Блядь».
Вот, значит, наш Нилам.
Когда он протискивается через толпу, несколько человек подходят к нему, о чём-то спрашивая. Нилам качает головой, и разочарованные попрошайки тут же теряют к нему интерес.
– Мир, я же говорил, что не хочу её видеть, – ворчит Нилам, подходя. Даже за музыкой я замечаю, что говорит он чуточку медленнее, чем большинство людей, будто не уверен в своих словах – или наоборот, слишком уверен в каждом слове и каждом скрытом за ним смысле?
– Мне что, надо было оставить её дома одну? Я не мог попросить Кадри, Ади занят, а Лав… – Мир дёргает подбородком, указывая на бар, где Лаверна заглатывает рюмку водки, – …это Лав.
Нилам усмехается, а потом снова устремляет на меня взгляд – пронзительный как те осколки льда, царапающий меня презрением. Его зеленовато-голубые глаза изучают меня с ног до головы, разглядывая каждый сантиметр моего тела, точно ища трещину, подсказку, намекающую на мою мёртвую природу.
– А я тебе говорил, чтобы ты сегодня тут веселился потише, Нилам, – продолжает Мир.
– Тут тихо. – Нилам наконец отворачивается от меня, чтобы взглянуть на друга. Однако за миг до этого я замечаю в его глазах некую искру, беспокойную мысль. «Что, не нашёл, что искал?» Он разочарованно ведёт плечами. – Смотря с чем сравнивать, конечно.
– Я имел в виду без магии.
– И как ты себе это представляешь, если люди приходят сюда за магией, и она буквально витает в воздухе? Это не библиотека, чтобы вести себя тихо.
«В воздухе?» – ловлю себя на том, что нюхаю воздух. В клубе пахнет сигаретами, разлитым алкоголем и потом. Ни разу не слышала, чтобы магия витала прямо в воздухе, но если так… могу ли я её использовать?
Мир молчит долгую секунду, а потом говорит:
– Вообще-то библиотека.
А затем происходит нечто странное: они оба начинают смеяться. С Аделардом в березовой роще Мир смеялся над какой-то шуткой; как только о шутке забыли, вся радость исчезла. Однако теперь он лыбится будто свободен. Будто распахнулась некая дверца, и я впервые вижу настоящего Мира. С Ниламом они хохочут как лучшие друзья. Над какой-то своей личной шуткой, которую я права знать не имею.
Одиночество с новой силой впивается в меня своими когтями, кусая и жаля. У меня никогда не было компании друзей с личными шутками. Я всегда была шуткой – посмешищем. Кроме того, моего лучшего друга больше нет, и даже ещё до того, как Богдан погиб, я разрушила нашу дружбу с ним. Эти же двое такие радостные, что аж противно.
Я громко прочищаю горло.
– Обычно, когда люди говорят о ком-то, стоящем рядом с ними, в третьем лице, – говорю я сухо, – они тем самым силятся получить контроль над своей жизнью, которого у них нет.
Нилам перестает гоготать.
– Да неужели? – но его голос до сих пор пропитан азартом. – А ты что, Славич, зомби-психиатр? В аду есть курсы по подготовке? Тогда запиши меня заранее.
От гнева у меня раздуваются ноздри.
– Так всё, хватит острить. – Мир хлопает Нилама по плечу, снова серьезнея и прерывая нашу с Ниламом ссору ещё до её начала. – Давайте просто сделаем то, ради чего собрались. Я всё ещё хочу сегодня поспать.
Когда Нилам ведёт нас мимо танцующих и вверх по лестнице, я шиплю ему вслед:
– Я была не в аду.
Вальяжным взмахом руки он указывает на вечеринку.
– Тогда добро пожаловать.
* * *
Мы проходим мимо VIP-столиков и заходим в тёмный коридор, деревянный пол которого противно скрипит под ногами. В самом конце пыльная дверь. Нилам поворачивает ключ в замке и жестом приглашает войти.
Заходя, я едва удерживаюсь от того, чтобы не ахнуть. Не считая одеяла на диване, недопитой кружки кофе и разбросанной кое-где одежды, всё остальное – волшебство.