Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
Девочка послушно повторила. И — опять ничего не дождались. Светили–светили фонариком в яму — но провал шибко глубокий, свет до дна не достает. Степанида Дымова вопросительно глянула на Ваню.
— Подождем, — мальчик сказал.
Но так ничего и не дождались: не вылез домовик наружу, что же это значит?.. А Василиса Гордеевна, едва войдя в дом, тут же выметнулась обратно на крыльцо:
— А что же это с Кровохлебкой-то? Неужто Мекеша сгрыз живинку твою?
Ваня закивал, обрадовался, что словами врать не пришлось. Да рано радовался: бабушка схватила хворостину, нашла Мекешу за пианино — и давай его хворостиной охаживать. По бокам, по бокам! Бедный козел — от нее, она с хворостиной за ним! Орет Мекеша, как ведь резаный!
Стеша исподлобья глядит — ждет, что Ваня скажет: не козел это вовсе, а паршивая девчонка!.. Нет, не сказал Ваня…
Вечером, когда всё более–менее утряслось, Василиса Гордеевна дала девочке иголку, полотно, показала, как крестом вышивать — Стеша, чтоб загладить тайную вину, старается вовсю. Хотя какое уж тут вышиванье — когда не завтра, так послезавтра опасный путь им предстоит! Бабушка глянула на долгую нитку, которую Степанида Дымова вдела в иглу, и говорит:
— У–у–у, нитка-то ведь какая! Руку-то разгинать приходится да далёко тянуть! Никак ведь дальняя дорога пред тобой лежит…
Стеша-то — ни гу–гу!
Ваня тоже сидит, молчит, серп точит. А бабушка за прялкой нитку выпрядает и бает старину про то, как Добрыня женился.
Ваня тут и спроси:
— Бабаня, а домовики женятся?
Василиса Гордеевна бросила прясть, поглядела на мальчика из-под лохматых бровей:
— А как не женятся!.. Бывает, что и женятся! Всяко бывает…
И Ваня как с горы полетел:
— А Шишок наш женатый или нет?
Бабушка Василиса Гордеевна поглядела на Ваню, после на Стешу, у которой узел на долгой нитке завязался, никак не распутается, и сказала девочке:
— Вот нитка-то и показала, какой у тебя характер: у вредных–от девок узлы вяжутся, а добрые–те шьют да шьют!
Потом к замершему Ване обернулась:
— Про Шишка одно могу сказать: после войны-то десять лет он в подполе безвылазно сидел — и носа в избу не казал, а не то чтобы наружу выходить… Сил набирался, высиживал плоть себе… Это ведь не простое дело для постеня — избу-то покидать…
Ваня слушал, раскрывши рот — вот значит что! Вот значит как! Всё — было, ходили они за невидимым мелом!!! Только Шишку после той поездочки тяжелёшенько пришлось, куда тяжельше, чем Ване! Он только воспаление легких схватил, а домовик плоти лишился… Теперь, небось, опять десять лет не покажется… Нет, не десять уже — а восемь… В 2003–м году можно будет постеня звать!.. Дак Ваня к тому времени уж парнем станет… А сейчас-то — что им делать?!
А десантница отложила тут вышиванье свое и брякнула:
— Василиса Гордеевна, зажилась я у вас… К тетке мне пора, уж вы простите меня, ежели что не так…
«К тетке… — Ваня-то головой про себя качает. — Вот ведь вруша!»
А бабушка гуторит:
— Ну что ж — силком удерживать не стану! Езжай! Когда ехать-то надумала?
— Да, может, завтра–послезавтра… Вот дошью узор — и поеду…
— Ладно, коли так.
Скрылась Василиса Гордеевна в своей боковой горенке, а после выходит да несет убрус, вышитый прошлой зимой! Растряхнула бабушка долгое полотенце, так что волнами оно пошло, и последняя волна до Стеши докатилась… Схватила девочка полотеничные концы, а два других — у бабушки в руках.
— Это тебе, — Василиса Гордеевна говорит, взмахнула своим краем, отпустила концы — и полотенце к девочке прилетело. — Раз ты така любительница вышиванья оказалась… Думаю, найдется местечко в твоей котомке для убруса-то!
Стеша-то сказала про отъезд, а Ваня не смог… И потянулись для мальчика томительные часы. И не спится ему, и не естся ему! Как бабушке сознаться в своем намерении идти незнамо куда! А десантница знай потихоньку собирается, платье-то новое нагладила — опять надела, свое барахло в вещмешок сунула. Спрашивает у Вани, чего, де, такой кислый…
— А того, — Ваня отвечает, — не знаю, как бабушке сказаться… А не сказавшись, не хочу уезжать! Так вот и не знаю, как мне быть?!
Стеша пристально поглядела на него: нет, вроде не струсил, и кивнула, иди, де, за мной.
Десантница рюкзак схватила, шаньгу в рот сунула — и на сеновал полезла, Ваня — следом. Едва Мекешиных рогов избегли — мстительный козел преследовал теперь девчонку, так и сторожил по-за углами, несколько раз уж доставалось ей от него.
Уселись на сене — Стеша и говорит:
— Сейчас совет получишь, как поступить…
Ваня в недоумении — зачем за советом так высоко надо было лезть, могла бы и внизу совет свой дать. А Стеша раскрыла рюкзак, выдернула из него куклу и, не глядя на Ваню, пристроила игрушку между ним да собой, потом недоеденную шаньгу протянула мальчику и велит кукле дать. Ваня руками замахал, не буду, де… Еще чего — в куклы с собой играть заставляет! Девочка тогда сама разломила шаньгу — и кусок кукле сунула… И тут… Ваня глазам своим не поверил: распялился кукольный рот — и шаньга туда провалилась! А вслед за тем — куклячьи глаза загорелись, как уголья, вроде даже кожа на облезлых щеках порозовела… Ваня отскочил подальше. А Стеша ему:
— Не бойся! Иди сюда…
И начала с той куклой разговаривать:
— Куколка Леля, покушай, да Ваниного горя послушай… А горе у него такое… Мы… на Кавказ хотим податься, так вот он не знает, говорить бабушке про это или нет… Не сказать — нельзя, и сказать — нельзя, а ну как не отпустит! А мне без него пути-то не будет… Так вот, что ему делать?
И кукла тут плохо ли, хорошо ли, но — заговорила! И дала такой ответ:
…Он заране
Писать ко прадедам готов
О скорой встрече…
Ваня глаза выпучил! А Стеша, погладив куколку по головке, сказала:
— Молодец, Леля!
И Ване:
— Видишь — всё ясно: напишешь письмо, и в письме всё объяснишь! Дескать, скоро вернусь… Она у меня умница! — и, опять погладив куклу по свалявшимся волосенкам, нацепила на нее шляпу с маковым цветком.
Ваня долгонько молчал, потом спросил, кивнув на полезную игрушку:
— Это они тебе дали?
— Кто?
— Ну, эти… разведчики наши!
— Ну… да! — Стеша отвечает, и — оживилась: — Слыхал, небось, и авторучки такие бывают, которые ядом плюются, и зонтиком можно до смерти уколоть. Наши не то еще придумают!