Ведогони, или Новые похождения Вани Житного
Шрифт:
— Пусть Смеянко водит!
И с разных сторон донеслось:
— Обидели пастушка!
— Пускай Смеян водит!
— Дайте хоть раз пастушонку поводить!
Счастливый Смеян мигом нырнул внутрь двенадцатиглавого Змея.
Опять закружился хоровод, запел хор:
— Как на Соколинины именины испекли мы каравай, вот тако–ой ширины, вот такой ужины, вот тако–ой вышины, вот такой нижины, каравай–каравай, кого хочешь, выбирай!
— Я люблю, конечно, всех… — раздался вдруг из змеиного чрева низкий, вовсе не Смеяна, голос!
Хоровод замер. «Двенадцать часов, одна минута», — сообщила Степанида Дымова, взглянув на часы. Подул ветер — и факелы на башне погасли! Двенадцатиглавый хлебный Змей на помосте шевельнулся… Может, чудится? Нет, хлебная гора повернулась — и… обрушилась. А на сцене кто-то остался… что-то темное там шевелилось… Вон, кажется, крыло… Да. Три головы! Змей Соколины!
— Змей! — закричали в хороводе. — Змейко! Чужой Змей! Зоритель [59] !
А Змей расправлял крылья, готовясь взлететь! Хоровод распался. Все что-то кричали, кто-то падал на колени, кто-то мчался домой, в укрытие. Многие в поисках родных заметались по площади. Началась общая паника. «Стеша, Стеша, Березай!» — закричал и Ваня, потому что людской поток размел их в разные стороны. А потом мальчик понял, что сейчас будет. Змей и… Соколина!
59
Зоритель– разоритель, опустошитель. [Ред.]
Ваня повернулся в сторону сцены: Змей поднимался в воздух… Поджатые лапы с острыми, как кинжалы, когтями… Перепончатые крылья — но не такие уж широкие, размах крыльев поменьше будет, чем у помайчимы. И три головы… Что-то странное с головами… А где же Соколина? Ваня завертел головой в поисках девушки. Факелы снова зажглись — и он увидел Соколину, которая стояла, прислонясь к стене башни, едва держась на ногах, и почему-то совсем одна… Ваня бросился в ту сторону. Где же Пленко-то? Мальчик ничего не мог понять. Кто же все-таки превратился в чудовище?!
И многие осознали то же, что и Ваня: Соколине грозит страшная опасность. Когда он подбежал к башне, мужчины кольцом окружили девушку, был тут и кое-кто из бывших женихов. Но где Пленко?! И Поток?..
Ваня развернулся и увидел: над площадью, по которой без толку сновали люди, кружил, рассекая крыльями воздух, Змей. Мальчик уразумел наконец, что было не так с головами… Головы были — человечьи!!! Из широкого змеиного туловища, как из вазы, торчали три длинных стебля с человеческими головами! Крылья были, как у Змея, и хвост, как у Змея, и лапы, и туловище, а головы…
Змей как раз пролетал мимо башни, наклонился, одна из голов посмотрела Ване в глаза! Это была голова… это была голова — пастушонка Смеяна!.. Самое страшное, что венок из репейника по–прежнему сидел на его встрепанных волосах, а на длинной змеиной шее болталась пастушья сумка… «Небось, и рожок там», — мелькнуло в голове.
А Смеян ухмыльнулся ему с недосягаемой высоты! Две другие головы — были: голова парня и мужика с седеющей бородой. Что же это такое! Ване даже показалось, что в небе неведомый летательный аппарат, и три человека просто высунули головы из иллюминаторов, которыми заканчивались три длинных коридора… И всё-таки, — он понял, — это было одно цельное существо!
Кто-то из бывших женихов за спиной Вани выкрикнул: «Ракшас [60] !» — и показал пальцем на Змея. Соколина тут же присела — и чудовище в вышине ее не заметило. А слово подхватили, и уже десяток голосов шептал, шелестел, кричал: «Ракшас! Это ракшас! Смотрите — это ракшас!» И еще вопили: «Триглав! Тоткогонадоопасаться!» И опять: «Ракшас! Ракшас!!!» А Змей, или ракшас, парил над площадью, высматривая кого-то внизу… И вдруг выдохнул три языка пламени! Мальчик так был поражен — что на минуту забыл обо всём на свете, всё казалось ему нереальным: людские волны на площади, ракшас в небе. Он забыл о Соколине, Березае, даже о Стеше. Проснуться, нужно проснуться — твердил ему мозг. Но Ваня не проснулся — открыл глаза: а перед ними всё то же… Только диспозиция изменилась: Змей, или ракшас, приземлился, а верхом на чудище, между черными крылами, сидела перепуганная до смерти бабушка Торопа.
60
Ракшас– тварь, демон-людоед, многорукий и многоголовый. [Ред.]
Только этого не хватало! Ваня бросился несчастной старухе на выручку, но не успел добежать, потому что Змей повернул шею с головой Смеяна и что-то сказал Торопе. Та стала отказываться, попыталась даже слезть со спины чудища, но тут бородатая голова прикрикнула на бабушку — и Торопа достала из кармана… мертвую руку и обвела ею площадь, воскликнув при этом: «Замрите!»
Тут же всё, что двигалось, бежало, кричало — замерло в самых немыслимых позах! И Ваня тоже замер — превратился в скульптуру бегущего мальчика. Впрочем, скульптура всё чувствовала, видела и слышала, только не могла стронуться с места. Видимо, так же было со всеми. Неподалеку замер с протянутым вперед посохом старой Колыбан, колоколом надулась юбка Дены, а коса девушки изогнулась дугой, взметнувшись кверху. Стоял с растопыренными руками Березай — хорошо, что не в березу лешак обратился! Увидел Ваня и Пленко: Мельников сын выглядывал из-за угла ближайшего барака, в руках у него был натянутый лук, и даже стрела, которую он успел пустить, замерла в полете — так и висела в воздухе, чуть–чуть не долетев до Змея–ракшаса. И вон Поток, бежавший со стороны реки с молотом в одной руке и раскаленными клещами в другой, тоже остановился на бегу. Все на Собутнике к ночи остались безоружными — и только Пленко с Потоком при виде Змея, видать, сообразили, что надо делать…
И лишь двое на этой площади застывших фигур могли двигаться и говорить: сам Змей–ракшас да бабушка Торопа. Старушка сползла со спины триглава и стала рядом с ним. Змей же легко, несмотря на тяжкое туловище, помчался в сторону Пленка, по пути сбив и стоптав несколько фигур. И средняя из голов по–собачьи схватила зубами замершую в воздухе стрелу. Вот Змей приблизился к Мельникову сыну и выплюнул стрелу под ноги Пленки. Смеянова голова повернулась на змеиной шее и позвала Торопу, которая безропотно повиновалась. Бабушка по–прежнему держала мертвую руку, на мизинце которой сверкал перстень с рубином.
— Покажи ему, — приказала бородатая голова триглава. Старуха поднесла мертвые кости к глазам Пленко. Раздался жуткий смех трех глоток, потом голова Смеяна спросила:
— Узнаёшь?!
Ване показалось, что даже на таком расстоянии он увидел, как глазные яблоки в глазах Мельникова сына зашевелились, будто глаза хотели выскочить наружу.
— Это твоя десница [61] , Пленко, — продолжала средняя голова. — И перстень твой…
— Верней, Соколинин, — уточнила пастушья голова. — Хочешь — примерь! — пастушонок что-то шепнул Торопе, и та приладила мертвую руку рядом с живой: и у той, и у другой на мизинном пальце сверкало по кольцу с рубином…
61
Десница– правая рука. [Ред.]
И Змей–ракшас троекратно взревел:
— Я — настоящее, я — прошлое, я — будущее! Во мне сошлось время! Во мне три возраста! Всё происходит сейчас! И я знаю, что произошло, — а для тебя еще только произойдет. Смотри: ты мертв! Это твои кости! Это твоя рука, Пленко, я достал ее из твоей могилы! Ты станешь страшным злодеем, а я спасу Соколину!
— Ну а пока мне Соколина без надобности! — продолжала голова парня.
— Отвергла меня — что ж… Пускай теперь локти кусает, — проворчал Смеян.